Я умел разгадывать секреты. Я понял, что «С» – это Самат, «О» – Оля, а «2» могло означать лишь то, что нас было двое.

* * *

Тогда, в далёком 1973-м, Оля всё же оценила мой благородный порыв. Для меня было неожиданностью, когда при случайной встрече она коротко произнесла: «Спасибо!» Я растерялся и не знал, что ответить. Да и не понял сразу, за что «спасибо». Сообразив, что теперь туплю я, она улыбнулась и взяла инициативу в свои руки:

– А давай меняться книгами?

Оля хочет меняться со мной книгами? О такой степени доверия можно было только мечтать. Но были и сомнения. Что девчонка может предложить такого, чего я не читал?

– Меня не интересуют любовные истории, – заявил я твёрдо.

И тут же расстроился из-за своей торопливости. Ну кто тебя за язык-то дёргал, какая тебе разница что читать, если предлагает Оля?

Она заметила мою растерянность:

– Я буду рада, если ты прочитаешь про дикую собаку Динго.

Потом последовали «Алые паруса» Александра Грина – эта истории показалась мне более понятной – и так, незаметно для себя, я стал читать книги о любви. Перечитал заново «Казаков», история любви Оленина и Марьянки показалась весьма печальной. Разве люди расстаются, любя?

А потом у меня появился враг. Хамит, который из «прекрасного далёка» наблюдал за развитием нашей с Олей дружбы, вдруг резко переменил ко мне отношение: если раньше он покровительствовал мне в компании как более слабому, то теперь стал всенародно задирать и грубить.

– Хамит, не хами! – не выдержал я однажды и тут же получил в поддых.

Я загнулся, и он коротким ударом сбил меня на землю. Очки отлетели куда-то в сторону. Я лежал в пыли, давясь обидой, ведь Хамит считался моим другом, – слёзы предательски катились из глаз, – но самым унизительным было то, что мой позор случился на глазах Оли. И я понимал, что это была сознательная подлость. Хамит сплюнул, подобрал очки и протянул их Ринату: «Отдашь ему, когда очухается…» – и отошёл небрежной походкой к поджидавшим его старшим ребятам.

– Я убью тебя! – прохрипел я в беспомощной злобе.

– Салага! – презрительное, резкое, как плевок, слово придавило меня к асфальту.

Никто не торопился встать на мою защиту.

– Я убью его! – Я посмотрел на Рината, который как-то пытался успокоить меня.

– Конечно, убьёшь, – сочувственно произнёс он, стряхивая пыль с моих запачканных брюк.

Подбежала от своего дома встревоженная Оля:

– Тебе больно?

Ну зачем она подошла? Сделала бы вид, что ничего не заметила… От досады я отвернулся и поковылял домой.

«Я убью его», – стучало в висках.

Но в то же время, сколько я ни старался, не мог осмыслить воспалённым мозгом, как это можно убить человека, у которого есть мать, братья и сёстры. С которыми я знаком и общаюсь. Ведь они любят Хамита и будут огорчены его смертью. А что я скажу им?

Ночью никак не мог заснуть. Прав был Наилька Акбашев. Знание – это не сила. Завтра же – к чёрту книжки! Попрошусь к Наилю в сарай на турник и буду качаться. Когда наконец задремал, приснилась Оля. Строго посмотрела на меня и сказала: «Салага!»

Оскорбление, нанесённое публично, прилипло ко мне новым прозвищем. В дальнейшем оно претерпело изменения и оформилось как «Салагин». Несмотря на то, что я больше не назывался «профессором», книжки читать не перестал. Качаться бросил на третий же день, когда как ни в чём не бывало зашёл Хамит и позвал играть. Ему я всё простил и убивать не стал, а вот Шалбана убивать пришлось.

Узкая стамеска послушно входит в дерево, пробивая рыхлую кору у основания крупной берёзы. Я стараюсь осторожно работать молотком: выбиваю не очень глубокое отверстие, понимая, что наношу рану живому существу. Потом вставляю жестяной желобок, вырезанный из консервной банки. Сок из отверстия будет течь по нему и капать в трёхлитровую банку, которую сажаю в заранее подготовленное углубление под берёзой. С боков банку присыпаю старой листвой, чтобы было не так заметно, и оставляю на ночь. Петра с Ринатом и мой сосед Серёжа Лизнёв копируют мои действия. Мы пришли поздно вечером, а в лесу темнеет быстро, надо торопиться. Днём банку ставить нельзя: её могут легко обнаружить, могут забрать или просто пнуть ногой. А самые «остроумные» обязательно написают в неё – так, из весёлых хулиганских побуждений, – и принесёшь тогда домой не сок, а банку мочи. Зачем нам такие проблемы? Вот и приходится ставить банки, когда совсем стемнеет. И лучше всего это делать в санитарной зоне у водокачки: она огорожена металлической сеткой, и туда, честно сказать, ходить не позволяется.