– Ну-ну… – Чуть растягивая и произнося «н» в нос, повторил преподаватель, – начнём с нашего обычного. Дневная сценка. Ну-ну… Начнём с… Начнём с Ильи. Давай, сразу под танки. Иди сюда, – он знаком показал мне место на импровизированной сцене. Я поднялся с пола и встал на указанное место. Сердце забилось чаще, во рту пересохло.

– Значит, Илья, любая сценка из твоего сегодняшнего дня. Что тебя впечатлило, поразило, запомнилось. Изобрази нам сейчас эту сценку. Можно без слов, а можно и со словами. Можно от твоего лица, а можно от лица какого-нибудь участника этой сцены. Полная свобода. Задание понятно?

Я немного подумал («только ничего из того, что связано с Машей», – решил сразу), посмотрел на зрителей, сидевших на полу. Взгляд остановился на Арсентии – мужике с пятнистой бородой. Тот, словно подбадривая меня, еле заметно кивал головой.

Я обернулся к преподавателю:

– Да, понятно.

– Даю минуту, чтобы подготовиться и собраться. Потом отпускаешь мысли, открываешь сердце – и вперёд!

Я потёр щеки. А что такого особенного было за день, кроме Маши? Кроме неё – обычный день, будничные дела, ничего примечательного.

Снова посмотрел на Арсентия. Чёрные глаза из-под лохматых бровей уставились на меня – как-то бессмысленно. И я вспомнил… Утром в подъезде… Прокашлялся, сглотнул слюну. Ещё прокашлялся. Сгорбился, поднял плечи, взъерошил волосы, расставил в стороны полусогнутые ноги.

– Зы-зы-здравствуй, сы- сы- сынок, – заикаясь, наигранно скрипучим голосом начал я. – Ты сы сы сы какой квартиры.

Трое оболтусов захихикали, за ними – кто-то ещё. Ободрённый реакцией публики, я продолжил смелее:

– Сы сы сы пятой? И я сы сы сы пятой.

Раздался дружный хохот. Преподаватель тоже улыбнулся и одарил меня благожелательным взглядом.

– Только сы сы другого до-дома, на-на-напротив. Ты ко-ко-кошечку не видел? Бе-бе-белую, сы сы пятном. Не видел? Убежала от ба-ба-бабки. Пе-пе-пенсии нет, я ей мо-мо-молочка ку-ку-пить не могу, вот и у-у-убежала. Гы- гы-где искать, ума не пи-пи-приложу. – Я картинно развёл руки и сморщил какую-то физиономию.

– Молодец, молодец, – похлопал меня по плечу преподаватель. – Грустная история, но, молодец, хорошо показал.

Потом были другие упражнения, сценки, этюды. Три часа пролетели незаметно. После окончания занятия все двенадцать учеников были радостно возбуждены:

трое оболтусов непрерывно хихикали,

Арсентий шевелил бровями и пятнистой бородой,

Дима с чуть заметной улыбкой, высокомерно подняв голову, оглядывал окружающих гордо блестевшими глазами.

Я же, наоборот, чувствовал внутреннее умиротворение и спокойствие.

Когда я вернулся домой, Лена смотрела телевизор. Она дежурно поцеловала меня в щеку:

– Ужин в холодильнике. Разогреешь сам?

Я прошёл в прихожую переодеться.

– Ты не сварила компот сегодня?

– Ты не просил. Но я виновата. Как любящая хозяйка, я всегда должна помнить, что ты любишь яблочный компот.

– Я не обвиняю тебя, милая, – повесив брюки в шкаф, я вернулся в комнату и чмокнул её в щеку, – но компот ты можешь варить в любое время – и никогда не ошибёшься. Я всегда пью его с удовольствием.

– Так оно и будет. Непременно.

Вкус компота, который варила Лена, напоминал мне детство. Он был точь-в-точь таким, как у маминого компота. Я даже удивился, когда в первый раз его попробовал. «Точь-в-точь как у моей мамы!» – воскликнул невольно тогда. «Рада, что угодила тебе», – Лена расплылась в довольной улыбке.

Лена и внешне была немного похожа на мою маму. Полноватой фигурой, цветом волос, чем-то неуловимым в плавных чертах лица и мимике. Может быть, из-за этого мы так легко сошлись с ней?