С изменением декораций многие так и не обратили внимания на то, что в их личной жизни практически ничего не поменялось. Например, какой-нибудь бригадир пастухов – как пас отары баранов, так и продолжал пасти. Как был зависим от кого-то, так и оставался зависимым. При этом условия жизни его и семьи никак не улучшились, если не наоборот. Откажись он работать, то его участь могла оказаться подобной бийской. Этого он не заметил. Но зато он обратил внимание, что можно преследовать, обижать, убивать всех, кто поёт не в унисон с новой властью и особенно тех, кто ранее был богатым и уважаемым. Откуда-то из глубин сознания чабана всплыли необоснованные обиды на бывшего хозяина и его сына. Досада была необычной, сильно тревожила. Он понимал, что обижаться ему, по сути, не на что, бий его никогда не притеснял, не подчёркивал свой статус, любил его как родного. Но с другой стороны, бий оказался врагом новых князей жизни именно потому что был богатым. И чабан напрочь вычеркнул прошлые заслуги бывшего работодателя и сделал себе установку далее ненавидеть всех состоятельных людей и всех тех, кто к ним так или иначе относился. Установка подозрительно быстро сработала, и теперь он желал как-то отомстить бывшему влиятельному человеку или тому, кто был по-родственному связан с ним.

Все в округе знали, что Аскер с Гюльсин исчезли в неизвестном направлении. Их везде искали, но найти не могли. А их сын стал убогим. И чабан взмолился, не Богу точно, о том, чтобы никто не мог ему помешать встретиться с Барбеком и осуществить план мщения. Их встреча состоялась. И он с маниакальной последовательностью терроризировал помощника. Но не получал удовлетворения, ибо его злоба не утолялась лишь возможностью половинчатого осуществления своего замысла – изничтожить потомка классового врага. Полоумный отрок ему был не нужен. Ему нужен был настоящий. А настоящий Барбек, в чём он был абсолютно уверен, прятался за маской дурачка, которую как их бригадир ни прилагал усилий, сорвать не смог. Он, может быть, и убил бы подростка, но его коллеги, видя безобидность помощника и тиранство чабана, встали на защиту бесправного и не давали им обоим оставаться наедине, так как понимали, что их встреча без свидетелей может вполне закончиться гибелью мальчишки. Они даже пожаловались начальству на бригадира. С тем побеседовали. После чего чабан перестал при ком-либо бить или ругать Барбека, но, оставаясь с ним наедине, не упускал случая больно ударить, при этом не забывал обязательно прошипеть на ухо подростку свою угрозу разоблачить того и не скрывал в глазах своих предвкушения скорого его убийства.

Сын Аскера продолжал исправно выполнять свои обязанности, при случае созерцать красоту горных ландшафтов и подолгу смотреть на западный горизонт, предчувствуя какие-то изменения в мире. Он любил восходы и закаты, любил пение птиц, рёв зверей, ночное звёздное небо, ягнят с овцами, коз-ведунов и синее-синее небо с облаками. Постоянное общение с природой помогало сберечь навыки и знания, которые он по-прежнему скрывал ото всех. Больше семи лет прошло в таком режиме. Ученик старшего пастуха, освоившись со своими обязанностями, не чувствовал какой-то невыносимости условий. Да, тяжело. Да, свиреп и несправедлив наставник. Но у него тайная миссия – сохранение рода. Так что тяготы вполне сносные. И понимая, что испытания главные ещё впереди, юноша готовился к ним с полной серьёзностью. Воспринимая избиения, придирки и угрозы как экзамен. Одного он не знал: как долго его нынешнее положение будет длиться. А оно коренным образом изменилось осенью 1941 года, когда ему исполнилось шестнадцать лет.