ЕБ Андрюша сказал, между прочим, когда я что-то вякнула – вот тебе дадут за «Токамак» с высокотемпературной плазмой когда-нибудь Нобелевскую премию, он сказал – нет, я до этой премии не доживу, это будет, наверное, году в 2025-м.

ЮР А может быть, оно так и будет. Ну, поскольку эта плазма, которую удержал Петр Леонидович, тем не менее, претендовала на научное открытие, Губарев его спрашивает: а кто бы вот мог прокомментировать ваше открытие? Конечно, надо знать Капицу. Он мог бы сказать: Тамм2, Черенков3 или Басов4. В конце концов он мог произнести любое легальное имя. Но Капица не таков был, он сказал так: лучше Сахарова вам никто это и не оценит. А в этот момент, это 70-й год: шум по поводу «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» – такое название только Сахаров мог дать, чтобы невозможно было его запомнить! И сахаровское имя на слуху интеллигенции уже появилось, и уже первые пошли передачи.

ЕБ Радио «Свобода» и все остальные.

ЮР То есть опасность уже оно вызывало у нормального человека, это имя. Я говорю: ну, вы позвоните Андрею Дмитриевичу, чтобы он нас пустил, потому что мы так придем, а чего он нас, с какого рожна примет. Он тут же взял телефон, нам сказали адрес, и мы поехали.

Володя настаивал на том, чтобы я ехал, но я сам хотел. Я даже не понял, в чем дело, но я почувствовал, что это мой тип. Вы же видели, мы с ним очень хорошо контачили.

Мы приехали в квартиру у Курчатовского института, вошли в комнату первую, направо, где застекленные двери. Помню, я по столу провел, там был нормальный слой пыли, это точно. И была маленькая собака, то ли такса…

ЕБ Такса, Малыш называлась.

ЮР Которая грызла мне ноги. И я ее под столом все время отодвигал. У меня тогда был аппарат «Зенит». Я говорю: можно я вас всех поснимаю. Он улыбнулся и сказал: пожалуйста, снимайте. Темно там было, освещения не хватало. А Губарев расспрашивал про этот «Ниготрон». Сахаров рассмеялся, я это помню, и сказал: ну какая высокотемпературная плазма. Нет, это очень интересное изобретение, потому что все делают в вакууме, а он в вихревых потоках. Губарев кивал головой, а я фотографировал. Потом…

Я помню, там были обои очень какие-то обычные. И они мешали, эти обои, фон был, я поэтому при печати все эти обои закрывал руками, чтобы он был на белом фоне у меня, чтобы он был лучше виден. И помню, что он был в зеленой рубашке, словно армейской, но не армейской. Вместо верхней пуговицы была английская булавка. Причем я хотел так изловчиться, чтобы ее было видно, ну, как в жизни. Я и Капицу снял так – вальяжно сидит, такой роскошный камин, у него там из-под брюк кальсоны чуть ли не видны.

На следующий день позвонил опять. Говорю: Андрей Дмитриевич, это Юра Рост из «Комсомольской правды», вот я хотел занести вам фотографии. Ну, приходите. Я приехал, и мы с ним сидели и разговаривали. А поскольку я не старый большевик, я не помню, что Ленин точно говорил. По ощущению, ни о чем как будто бы, мы разговаривали где-то минут, наверное, сорок. Причем, я все прорывался встать, а у меня было такое ощущение, что ему не с кем поговорить и он с удовольствием со мной разговаривал на самые разные темы.

Я ему отдал кучу этих фотокарточек. Какие-то он рассматривал дольше. Вот эту фотографию, которую он вам подарил, он долго ее рассматривал. Потому что там такой ракурс. Вот если в профиль, он немножко буратинистый и немножко он такой сутуловатый, а тут такой красавец просто. И ему понравилась эта фотография.

Я помню, как вы ее мне показали. В «Комсомолке» я хранил негативы в конверте с надписью «Сахаров». Вас выслали в Горький, я ушел в «Литературку», а негативы исчезли. Осталась одна карточка с автографом. Все! Откуда я знаю, что снимал в начале марта – там дата.