– Катя, наверное, что-то не так поняла, – произнесла я в ответ, а Катя подтвердила. Мы с детства обучены отлично врать о том, какие у нас классные родители. Это происходит уже на рефлексах.

Спросили что-то о родителях – ври, какие они хорошие. Ты же не хочешь позорить маму с папой? Что тогда о нас скажут люди? Что люди подумают о тебе? Нельзя так, Алёна. Нельзя. Ближе родителей у тебя никого нет и не будет… и т.д. и т.п.

Комиссия ушла ни с чем. Какие-то выводы они, разумеется, сделали, но необходимый минимум они увидели. Да, наша семья так и осталась у них на карандаше, но в следующий раз они ещё не скоро придут. До первого косяка с нашей стороны. Как обычно.

Единственный плюс от их визита – это то, что родители на некоторое время притихнут и завяжут с алкоголем.

Сидя в комнате на постели, я слушала, как отчим отчитывал Катю, которую поставил в угол, вместо того, чтобы отправить спать. В случившемся целиком и полностью только его вина, но он никогда не признает это и уж точно не накажет себя.

– Вали отсюда. Чтобы я тебя не видел! – рыкнул он напоследок, и я услышала Катины быстрые шаги. Она забежала в свою комнату и только там позволила себе расплакаться, потому что при отце плакать нельзя. Слёзы злят его ещё сильнее.

И я тоже дала волю своим слезам. От бессилия и усталости. Молясь о том, чтобы всё это дерьмо, что окружает нас с Катей, закончилось как можно скорее.

Но чем чаще я думаю о побеге, тем больше ловлю себя на мысли, что застряла обеими ногами в капкане. Барахтаюсь в нём, рву мышцы в мясо, ломаю кости. Впустую трачу силы на несбыточное.

За завтраком родители были злыми и раздраженными.

Наверное, дело в том, что после вчерашней проверки им некоторое время нельзя будет пить из-за страха, что проверяющие могут вновь нагрянуть по горячим следам.

Такого, к слову, ни разу не было, но страх в родителях, всё равно, вынуждает их сохранять некоторую осторожность.

И, если отчим задумчиво молчал или односложно отвечал, хмуро глядя в стол или на Катю, то мама не стеснялась ни в выражениях, ни в жестикуляции. Только за время завтрака она нашла кучу поводов, чтобы придраться к Кате.

Ей не нравилось, как она мешала чай в кружке. Видите ли, ей было громко. Затем ей не понравилось, что Катя медленно ест, а потом пришлось не по вкусу, как стучат е зубы во рту в процессе жевания.

– Хватит, – зыркнула я строго на маму, когда та бросила Кате очередное замечание. Сестра была готова расплакаться, не понимая, что делает не так, но сдержала огромные капли слёз в глазах.

– Ты мне ещё тут повыступай! – рявкнула на меня мама и швырнула вилку в тарелку. Скрестила руки на груди и уперлась локтями в стол, подавшись вперед. Буквально вонзившись взглядом в Катю, которая старалась успокоиться и смотреть только в тарелку, мама начала разговаривать с ней, как с мусором, омерзительно кривя разбитые губы. – Довольна? Опять опозорила нас! Дура…

– Не трогай её, – повысила я тон на мать. – Ещё скажи, что вы не виноваты в том, что ей кроме вашего пьянства и драк подружкам рассказать нечего.

Отчим решил, вообще, никак не участвовать в происходящем и просто вышел из-за стола, так же швырнув вилку в тарелку с завтраком, к которому не притронулся. Видимо, похмелье после того, как он вчера вечером вернулся откуда-то пьяный, не позволяло ему издавать какие-либо звуки, хотя бы утром.

– Рот закрой, я сказала! – процедила мама, не разжимая зубов. Вернее, того, что от них осталось. – Своих сначала роди, а потом учи меня, как я должна своих воспитывать.

– Катя, – обратилась я к сестре мягко и обхватила тоненькое запястье. – Ты поела? – Катя молча кивнула, не рискуя отрывать взгляд от тарелки. – Тогда пойдём. Пора выходить в школу.