Сольвейг чуть не с испугом глянула на маленького родича. Что этой ведьме помощнице смерти надо от него, от её воспитанника? Мысли, одна чернея другой, заметались в голове Хортдоттир, сковывая льдом душу. Нет, не отдам, чуть не вслух выкрикнула Сольвейг, только не его, горло перегрызу, разрублю на полы. Класть на то, что она жрица самой Хель, костьми лягу, но моего Адульва ей не отдам.

С грохотом распахнулись обе створки дверей Ярлова чертога, в зал, сопровождаемый порывистым ветром, принесшим снежную хмарь зарождающейся метели, буквально влетел Хорт одноглазый. Единственный глаз старого молотобойца, казалось, метал молнии, а и без того обезображенное лицо неузнаваемо исказил гнев. Адульв невольно сжался в комочек, таким деда хорта ему до сего дня видеть не приходилось. Упасите Асы тех ворогов, коим выпало незавидная доля в бою узреть эту личину старого Хирдмана.

– Совсем помешалась, блажная. – упёр он руки в стол напротив Сольвейг.

Дальнейшее, для в конец уставшего за долгий день Адульва, слилось в единую картину. Он узрел метавшегося по залу туда-сюда, отчаянно бранящегося Хорта и невозмутимо сидящую Сольвейг, изредка огрызающуюся короткими сдержанными фразами. Мальчику казалось, что ругань старого молотобойца с дочерью никогда не закончится, но вмешалась его мать. На вопрос Аникен, что всё-таки произошло и почему Хорт такой злой, одноглазый ответил, что, мол, дочурка его солнечный лучик, не иначе как по недосмотру богов заимевшая в замест головы гнилую сосновую чурку. Этой самой чуркой додумалась вызвать на Хольмганг Хьярти Освальдсанна.

При упоминании прославленного молотобойца и одного из лучших учеников Хорта, что Адульв, что его мать только и смогли, что дико уставиться на Хортдоттир.

– Да когда ты еще толком щит не умела держать, он уже право на второй воинский браслет получил. О чём ты вообще думала?

– Не веришь, в меня ставь на него. – равнодушно, словно о чем-то незначительном сказала Сольвейг, до сих пор странно посматривающая на Адульва, от чего тому вновь становилось, мягко сказать, не по себе. У неё завтра бой с одним с одним из сильнейших молотобойцев Лёрствёрта, а она все на меня пялится. – думалось мальчонке.

Оторопевший от последнего высказывания дочери, Хорт одноглазый только и смог, что, встав посреди зала, очумело уставиться на неё. Ему и впрямь начало казаться, что Сольвейг в действительности повредилась рассудком. Или это просто так играли отсветы пламени очага на её глазах, делая её взор сродни взору берсерков за миг до трансформации, когда выжженные огнем бешенства, пропадали все чувства.

– Ты хоть представляешь, что ожидает тебя завтра утром? – единственный глаз старого молотобойца буравил дочку.

– Ещё одна зарубка на правом клинке, не более. – зловеще улыбнулась она в ответ.– И достойное подношение всеотцу Одину в виде могучего Эйнхерия, или приятный дар владычице Хель. Но это дела завтрашние, а пока меня ожидают более насущные вопросы. – хлопнув себя по коленям, Хортдоттир, поднявшись, направилась через зал в сторону дверей, попутно состроив притворно жуткую гримасу Адульву.

– А что до тебя, маленький родич, мигом доедай и спать, и чтоб по возвращению застала тебя во всю храпящим, а не то так всыплю, долго на нужник не сядешь.

Хлопнувшие за ушедшей Сольвейг двойные створки дверей вновь запустили в дом, пронизывающий холодом, полный снега ветер, лютующей метели. Искоса глянув в след удалившейся дочери, Хорт тяжело опустился на лавку, сокрушённо покачав головой, подтянув к себе со стола кувшин с пивом.

– Зачем ей это? – недоумённо спросила Аникен. – Этот Хольмганг, все в толк не возьму, да тем более с Хьярти, с заведомо сильнейшим противником.