Ольгир внимательнее осмотрелся. Пастбище простиралось от деревьев до селения и до болота, но с одной стороны был овраг, куда местные приходили сбрасывать вываренные головы скота. К болоту люди носили хлеб, одежду и свежее мясо, чтобы задобрить богов иль духов. А вот овраг был местом, куда несли то, что считалось испорченным и непригодным ни в пищу, ни в ремесло.

Белая Грива медленно шёл к оврагу, громко вырывая из земли траву. Вот конь уже стоял у самого края. На губах Ольгира заиграла довольная усмешка. Если напугать Белую Гриву и подойти сбоку, есть вероятность, что он оступится и упадёт вниз.

Ольгир поднялся на трясущихся ногах, выхватил нож и стал медленно приближаться к сохатому коню.

Сорок шагов. Тридцать. Двадцать. Десять.

Белая Грива поднял свою тяжёлую голову, внимательно разглядывая Ольгира, а потом снова опустил, наставив на него рога. Ольгир отвёл взгляд, смотря то на практически отвесный склон холма по правую руку, то на взволнованно подрагивающий лошадиный хвост. Сохатый стоял к нему боком, будто подставляясь. Ольгир догадался: он не собирался нападать и не хотел его ранить, лишь предупредил о том, что у него есть громадные рога. Которые, между прочим, ножом не срезать.

Ольгир поиграл потными пальцами на рукояти ножа и замер. Чтобы напасть, убить, надо найти в себе силы, а их не было. Он заглянул в себя, но нашёл лишь пустоту. Эта пустота была уставшей и сжавшейся, точно зверь в своей норе. Не было ни злобы, ни желания, которое совсем недавно драло его на части, ни уверенности в том, что нож попадёт туда, куда направит его усталая и дрожащая от напряжения рука…

В голове промелькнула быстрая мысль, что надобно будет бежать в поселение да просить у мужиков топор, чтобы срубить лошадиную голову. Сейчас же нужно лишь пырнуть Белую Гриву в шею или в ногу, ранить да столкнуть в овраг, откуда он не выберется, а после – дело за малым.

Ох и хорошо же будут смотреться серебряные рога над креслом в Большом доме…

Ему хватило всего пяти могучих прыжков, чтобы нож достал до цели. Конь заржал, взбрыкнул, извернулся. Ольгир понял, что промахнулся, но было уже поздно. Он хотел ударить по передней ноге, но Белая Грива подпрыгнул высоко, и мужчина чуть не угодил ему под копыта. Лезвие срезало лишь пук волос с длинной гривы.

Ольгир мысленно выругался и перекатился, сам скорее ныряя в овраг, чтобы спастись от серебряных копыт. Но конь, испуганно заржав, умчался прочь в сторону леса, оставив его одного. Ольгир отдышался, поднялся на локтях и от обиды ударил кулаком по земле. Встал. Ноги его увязли в вонючих овечьих и свиных черепах. Ольгир выбрался и проводил взглядом исчезающую меж тёмных елей Белую Гриву. Пустить бы ему стрелу в круп, да всё отнял троллий лес!

Ольгир сплюнул себе под ноги и увидел, что под башмаками его лежат белые конские волосы. Он поднял их и принялся рассматривать, крутя меж пальцев. Срезанные с гривы пряди искрились, как снег на морозе. Свечение их было так приятно глазу, что завораживало, но не слепило, лилось, точно играло на поверхности перламутра. Ольгир развязал сумку, достал кошель и положил в него конские волосы, а после отправил этот кошель за пазуху. Не с пустыми руками он вернётся к отцу…

Ольгир был без плаща. Тот остался лежать где-то в тёмном лесу, разодранный ветвями и колючками. Небо, напротив, отыскало свой – серебристо-серый, со стёртым знаком солнца на спине, и закуталось в него с головой. Утро было прохладным, выл во все флейты ветер. Его дыхание было тёплым и резким, так что он не пронизывал, но ударял то в спину, то в лицо, а потом замолкал, сбитый с толку массивом леса. Он насквозь пропах овцами, и вскоре Ольгир заметил небольшое стадо с мальчишкой-пастухом и белым крупным псом. Он прошёл мимо, не обращая внимания на пса, который принялся драть глотку рыком, точно учуяв волка.