Татьяна, [10.01.20 12:50] Когда мы с Андреем познакомились, она была очень полная

Любовь, [10.01.20 13:05] Да, как колобок, что в длину, что в ширину)) До 95 кг доходило. А сейчас у нее 56. Но она очень медленно похудела еще до болезни

Татьяна, [10.01.20 13:15] Позвонить ей?

Любовь, [10.01.20 13:16] Нет, она сегодня совсем не в настроении

Полгода назад я узнала, что у нее рак. Не буду растекаться по подробностям, но догадались о ее диагнозе практически случайные люди, а совсем не те врачи, которые могли и должны были обратить внимание. С одной стороны, я очень благодарна медикам за их труд, но часто приходилось сталкиваться с их равнодушным, пренебрежительным и даже хамским отношением.

Я сидела в кабинете у онколога со спазмом в горле и набегающими слезами, а она терпеливо объясняла:

– У нее разрушается позвоночник, двух позвонков практически нет и процесс идет. Возраст, слабое сердце, операция невозможна. Химиотерапию или лучевое облучение она тоже не выдержит. Что Вы ей сейчас колете?

– Обезбаливающее. Вольтарен или диклофенак. Терапевт назначил. Как только кончается действие укола, боль зверская.

– Бедняжка. Вольтарен, который Вы сейчас делаете, может вызывать желудочно-кишечное кровотечение. Я выпишу рецепт на опиодный анальгетик, но учтите! Терпите до последнего, иначе быстро наступает ухудшение. И не надо ей говорить. Сам диагноз убивает больше, чем болезнь, человек опускает руки.

Я купила лекарство, прочитала инструкцию, о ужас! Там такие побочные эффекты! И остановка дыхания может быть, и аритмия, и замедленное сердцебиение, тошнота, головокружение, понос, и некоторые лекарства в сочетании с ним, например, обычный лоперамид, может вызвать непроходимость кишечника.

«Какая злая боль!» – говорила она. И плакала. А я не могла себе позволить плакать. На моих запасах, на моей силе духа должны были удержаться мы вдвоем и не упасть в отчаяние и боль. Я сознательно не записывала, не вела дневник, чтобы сгустки этого негатива не жгли и не убивали равновесие и спокойствие. Мы должны были выстоять и победить. Один только раз. Ей было так больно! Я видела это, как боль скрутила ее щипцами, клешнями. «Мамочка!»

У меня тряслись руки:

– Сейчас-сейчас.

Я сделала укол, она еле стояла на слабых негнущихся ногах, опираясь на стул, и плакала. Я обняла ее сзади, всем телом согревая спину, и расплакалась, шепча:

– Потерпи, сейчас поможет.

Потом усадила ее на кровать, гладила по спине, она склонила голову ко мне на плечо и постепенно успокоилась. Я поняла потом, ее удивило, что с меня слетела обычная сдержаность, она сказала:

– Как ты так… себя проявила.

К тому времени была написана тысяча страниц воспоминаний, и я заторопилась, понимая, как важно это для нее, и как мало ей отмеряно времени. Поначалу я относилась к этому, как к психотерапии. Начнет она очередную историю рассказывать, а я ей говорю:

– Мне сейчас некогда слушать. Ты напиши, а приду и прочитаю.

– Так я же строчек не вижу и исправить не могу.

– И что? Картошку ты как-то приспособилась чистить. Ты пиши, а там разберемся.

Но чем больше я углублялась в перипетии ее жизни, тем больше мне хотелось сложить их в настоящее произведение, достойное внимания читателей, и я дала себе обещание закончить «Сагу о Тамаре», вернее, написать столько, сколько смогу, выбирая по крупицам из ее черновиков и из своей памяти эти местами смешные, иногда страшные, часто поучительные истории жизни обыкновенного человека двадцатого столетия…

Одиннадцатое января.

– Люба, а что ты меня все лечишь, каждый день по два укола делаешь, а я все не выздоравливаю? Какая у меня болезнь?