Увы, замечает Бородин, давление стресса при этом (парадокс?) усилилось. Животные реагируют только на непосредственную опасность, они не в состоянии прогнозировать. А человек к сиюминутным стрессам прибавляет грядущие.

Новым стрессором стало также слово. Люди создавали города, вступали в войны… Стресс был непременным спутником эволюции человеческого рода. «Вспомните об этом, – шутит ученый, – когда вам нагрубят в автобусе».

У наших предков стресс повышал защитные свойства организма. Он позволял им переносить длительные периоды голода, тяжелой борьбы с неприятелем, способствовал удачной охоте. Людей далекого прошлого больше всего заботило, как физически выжить, где взять пищу, как найти убежище.

Здоровые, цельные реакции, без вывихов и искривлений, без какой-либо патологии. И видится образ: по каменистой местности идет группа первобытных людей – бронзовых от загара, крепко сбитых, мускулистых, с дубинками в руках, с тушами убитых зверей на плечах. И для контраста другая сцена: наша действительность. К самолету по аэропорту движутся тучные, расслабленные, чем-то озабоченные мужчины и женщины. Лица у многих из них отмечены печатью нездоровья…

Назад, к первобытным предкам? Когда стресс еще не так давил? Нет, это не может быть спасением. Во все времена – от пещерных до атомного века – человек испытывал стресс со всеми его негативными последствиями. Точно установлено (исследование костей в древних поселениях), что только 40 процентов неандертальцев доживало до 14 лет и лишь 5 процентов – до 40–60 лет. И даже в начале нашей эры средняя продолжительность жизни римлян составляла всего 22 года (виноват в этом не только стресс, но, скорее всего, и он тоже.)

Английский психолог Том Кокс в книге «Стресс», сопоставляя человека индустриального общества с его пещерным предком, делает неожиданное сравнение. Для примера берутся… лабораторные крысы и их дикие сородичи.

«Роскошь может быть так же вредна, – пишет Кокс, – как и недостаток самого необходимого. Лабораторная крыса живет гораздо дольше своего дикого сородича. Она находится в гигиеничной пластиковой или металлической клетке, получает тщательно сбалансированную диету, достаточное количество воды; клетка ее регулярно чистится. Иногда лабораторная крыса даже становится чьей-нибудь любимицей, и ей перепадают кусочки шоколада или капельки сгущенного молока. Она живет в оптимальных контролируемых условиях освещения, шума, температуры и влажности. Она не знает, что такое дождь. Но несмотря на все преимущества лабораторной жизни, нельзя утверждать, что лабораторная крыса свободна от стресса в большей степени, чем ее дикий сородич… За освобождение от стрессов, которое она получает, участвуя в “экспериментах”, “волнениях”, “стимуляциях”, она платит достаточно дорогой ценой…»

Итак, СТРЕСС ЖИЗНИ ЛИШЬ МЕНЯЕТ СВОЕ ОБЛИЧЬЕ, личину, сообразно новым (индустриальная ли это эпоха, пещерная ли) условиям, новым правилам существования.

Жизнь очень напряженна. Человеческий мозг, как кувшин с водой, может наполняться только до пределов: иначе польется через край; и огромное счастье не иметь на столе блокнота, где записано: «рукописи в “Круг”», «позвонить курьеру», «в пять А.Б., приготовить книги», «в два звонить Дикому», «предупредить Всеволода».

Русский писатель Борис Андреевич Пильняк (1894–1938)

Пещерный пращур страдал от нехватки информации; мы же, как считается, буквально захлебываемся от ее избытка.

Объемы научной, бытовой, социальной и какой угодно другой информации, которую человек должен перерабатывать, растут с чудовищной быстротой. И мозг наш – способен он или нет – вынужден ее воспринимать, анализировать, запоминать.