Во сне Маха, конечно же, отколупала повязку, и утром радостно демонстрировала Тане свой малиновый от фукорцина палец: «смотри, какой фиолетовый!» На перевязке она и не орала только потому, что это ее любимый цвет, а значит, и потерпеть можно. А Таня вечером старательно пряталась от Махи, чтобы случайно не увидеть ее раненую руку, и утром с большим трудом заставила себя посмотреть. А уж когда я возобновила перевязку, Таня стала совсем довольная: «а палец как небольшой мумия!» И потом сидела и расспрашивала Маху: «Маня, а что ты почувствовала? Боль? А как это было?» Все с ней ясно, она не хирург, она психотерапевт.

Я немного переживала, как Маха сможет ходить, такая контуженная, но она в первые же минуты опровергла все мои опасения и пошла лучше, чем когда-либо. За стенки и косяки уже не хваталась, не неслась сломя голову, потому что боялась упасть и ушибить руку, а быстро схватиться за опору тоже не могла. В общем, стала гораздо больше рассчитывать только на свои ноги, и это прямо сразу улучшило ее походку. Тот результат, которого я тщетно добивалась миллионом замечаний, просьб, требований и уговоров, получился сам, ценой всего одного прищемленного пальца. И на улице она ходила аккуратнее и нарочно не падала. Какая красота! Если вдруг что, у Махи осталось еще девять пальцев, всегда можно повторить)) А мы с ней даже мелкой моторикой позанимались, ничему ее повязка не помешала. У Махи сейчас неповторимый шанс переквалифицироваться в левшу или в амбидекстра.

А Таня рисует чудиков и зверюшек, как две капли воды похожих на нее. Творения художника – это всегда о нем самом.

Таня схватила где-то большой полиэтиленовый пакет и уже прицеливается залезть в него с головой. Я отобрала пакет и спрятала, сказав, что так делать нельзя, это опасно. Таня тут же с козырей пошла: «я хочу умереть!» Я ответила, что способ можно и получше выбрать, раз уж припала такая охота, а в пакете задохнуться – это фу и неизящно. Она побузила еще немного и пошла гонять на толокаре: «это мой мотоцикл». Вот тоже камикадзе растет.

Девочки совершенно загадочные. Когда мою им головы – орут, когда причесываю и заплетаю – орут, но когда я предлагаю им подстричься, тут вообще поднимается вой и рыдания и все доступные им акции протеста. Хотя казалось бы. Вроде им еще рановато возводить страдания в культ. Но волосья и правда прикольные, жалко стричь.

Таня: «помнишь, когда мы вчера шли с прогулки, я увидела мусор и сказала: мусор выкидывают в мусорницу, а не так, куда попало». Еще бы не помнить. Просто не все в курсе, что мусор надо выкидывать в мусорницу. Это знание в нашей культуре, судя по всему, вообще относится к эзотерическим и доступно только посвященным.

Девчонки тискают Тоторо. Маха: «пузо такое большое, в шею впадает». Такое бывает в жизни, и даже не только у Тоторо.

Маха, не взирая на перевязанную руку, презирает риск и ходит даже в туторах. В ботинках вообще рассекает только так. Врач, который делал ей перевязку, предупреждал, что она будет плохо спать, надо будет давать ей нурофен – но он просто мало знает Маху. Она и правда проснулась поорать, но потому, что болели ноги, и мой вопрос, не из-за пальца ли она так огорчается, она восприняла как личное оскорбление. Палец ее не волнует уже нисколечко, и повязка для нее – как модный аксессуар. Так держать.

Таня на прогулке завела светский разговор с вороной. Пока Маха шагала, Таня убежала с санками вперед, а там в сторонке на дереве сидела ворона и каркала. Таня стала ей отвечать, и очень похоже. Так они переговаривались, потом ворона пересела поближе, на провода. А потом еще ближе – прямо на дерево рядом с Таней. Но тут подошли мы с Махой, и она улетела. А жаль. Разговор был очень экспрессивным и, судя по всему, весьма содержательным. Но Таня не рассказала, о чем они беседовали.