Тогда мне только-только исполнилось шесть. В начале лета брату пришла мысль сбежать на праздник, прихватив и меня в качестве компаньона. Старшим приходилось сидеть за длинным банкетным столом, а мы были слишком малы, чтобы нас обременяли балами и бесконечно длинными праздничными ужинами.

Обычно я сидел со старыми, засыпавшими прямо посредине своих вышивок няньками. В этот раз всё было по-другому: Каласс бесшумной тенью прокрался в мою комнату, хитро поблёскивая чёрными глазками. Весь Рэддхем праздновал конец весны и начало лета, отдавая почести огненному народу. Конечно, мне тоже хотелось повеселиться. Сейчас я уже мало что помню из того дня, но один-единственный отрывок, словно какая-то панацея, преследует меня до сих пор.

Помню, как брат купил мне сладкую карамель на палочке в форме птицы. Помню магов огня, устроивших настоящее шоу. Они пропускали огонь между пальцев, будто тот был игрушечным; подкидывали его, превращали в животных, разрезавших жаром воздух, но никого при этом не обжигавших. Огонь в их руках был словно жидким, вот так просто меняя свою форму. Я был настолько заворожён этим зрелищем, что не мог оторвать взгляда. Это была настоящая, во всей её красе магия – мои детские уши улавливали ласковое потрескивание, пока брат, сжимая мою ладонь, тащил меня дальше.

Но не сладости и не магические представления так отпечатались в памяти.

Старая гадалка.

Да, на таких ярмарках гадалок было пруд пруди. И все они убеждали, что ты будешь богатым, и дети родятся здоровыми, и жена станет безмерно любить… Но эта гадалка была настоящей – я почувствовал её силу, когда тонкие морщинистые пальцы крепко схватили моё запястье. О, вцепилась она так, что, попробуй я отдёрнуть руку, кисть осталась бы в её когтистой, чем-то похожей на куриную, лапке. В диком страхе я глядел то на неё, то на удаляющуюся спину брата.

Прежде чем отпустить, старуха сказала: «Начиная с завтрашнего дня, Принц, твоя жизнь изменится. Перевернётся с ног на голову из-за морской девчонки». Я хотел расспросить ведьму, узнать подробности, но вспомнивший обо мне брат схватил меня за ладонь и увёл от неё подальше. А она до последнего не отрывала от меня глаз.

Я с ужасом ждал наступления следующего дня. Но ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю, ни даже через месяц, ничего не произошло. Лишь спустя двенадцать лет я узнал, что в тот день родилась она.

Пускай я и не запомнил её рождения, мама и папа часто рассказывали о знаменательной поездке в Морской Дворец. Помню её ещё малышкой: тогда она носила миниатюрные платьица и озорной юлой кружила у ног не находящих себе места родителей. Помню её и подростком, когда она сбегала с уроков, чтобы посидеть в библиотеке и почитать глупые, рекомендуемые служанками романы. А вот познакомились мы далеко не сразу.

Спустя двенадцать лет я понял, о чём говорила та старая колдунья. «Твоя жизнь перевернётся с ног на голову».

Перевернулась ли моя жизнь?

Да.

Смотря на неё сейчас, столь сильно отличающуюся от известной мне Селены, я вспоминаю всё это с какой-то неведомой мне грустью. Связанные друг с другом события прошлого, какие-то мелкие, незначительные вещи, имеющие к ней отношение – всё это отдаются внутри меня осязаемым теплом. И пусть её воспоминания повредились, как и изменилось поведение, в каких-то неосознанных движениях я узнаю ту Селеной, с которой когда-то был знаком.

В любопытстве, потому что несмотря на неизвестную ей тьму, она всё равно тянет к ней руки, желая ухватиться. Ступает вперёд, пусть где-то в глубине души ей, должно быть, страшно. Она доверчиво двигается, не сразу обращая внимание, что тьма откликается на её зов – не совру, что это я её подначил. Она окружает её, совсем как хищник окружает свою жертву. Когда-то её компанию навязали, припасли в невесты. Если бы у меня был бы шанс вернуться в прошлое – я бы не стал ничего менять. Возможно, исправил бы какие-нибудь свои ошибки, желая выкрасть себе как можно больше времени наедине с ней, но менять ничего не стал.