Он миражом парит пред грустным взором
В пустыне жаркой жаждою томит».
«Вот отчего ты так глядишь с укором!
Ведь сердце беспощадно бередит
Твоё любовь, девица, как и душу,
Живёт одна поэзия в тебе,
Она твоё дыхание». «Послушай,
Монах, за то, что ты в моей судьбе
Отныне есть, я Богу благодарна».
«Но почему ты так печально мне
То говоришь! Поверь, толпа бездарна,
А ты, как Феб, талантлива. Вполне
Могла бы ты счастливою быть, только
Всё Несмеяной день-деньской грустишь.
Я знаю, что на сердце твоём горько,
Но грустью боль никак не утолишь».
«Страдаю я, монах, не от разлуки,
Не оттого, что вечно я одна,
То творчества безудержные муки».
«Ужель, коль пишешь, то страдать должна?»
«В какой-то мере, инок, безусловно.
На то оно и творчество, мой друг».
«Ты исцеляешь пылким словом, словно
Христос прикосновеньем своих рук».
«Я исцеляю?! Хватит глупых шуток!
Такой же врач, монах, я, как и ты!»
«Шутить не думал. Просто сердцем чуток,
Невольно прочитал твои мечты».
«И что, они пришлись тебе по нраву?»
«Не по всем пунктам, дева, но вполне.
Святою жизнью заслужила право
Ты быть с любимым вновь наедине».
«Я не об этом, инок. Об искусстве…»
«Ах, об искусства силе! Спору нет,
Искусство всегда зиждется на чувстве,
И это знаешь ты, мой ясный свет.
Пускай таких, как ты, ещё немного,
Без них сей мир бы слишком скучен был.
Они другим в грядущее дорогу
Указывают стойко, сердца пыл
Сумев вложить в стихов скупые строки,
Что будоражат страстью жарко кровь.
Они певцы, как Гесиод, пророки,
Кто смертным проповедуют любовь.
Таким, как ты, не зря являюсь зримо,
Чтоб разговором их своим почтить,
Сказать, что жизнь есть наша пантомима,
А оборвётся скоро её нить,
Но горевать о том не стоит, право,
Что фарс смешной закончился, мой друг».
«Зажжётся снова в небе величаво
С зари приходом солнца красный круг.
Меня не будет. Только, как ни странно,
Поверь, монах, я счастлива тому,
В сознанья океане первозданном
Что я навеки сгину. Не пойму,
Зачем боятся смерти.
Ты не знаешь ответа на то, истинный эстет?»
«Считают люди, поджидают черти
В геенне грешных». «Настоящий бред!
Само существование геенны
Не доказал никто ещё пока!»
«Однако страхи, дева, неизменны
Перед чертями. Уж наверняка
То оттого, что есть ещё сомненье
В самом существовании души».
«Монах, меня поверг в смятенье
Ты этой фразой!» «Только не спеши!
Я объясню тебе её значенье.
Коль нет души, то означает ложь
Жизнь после смерти». «То ли огорченье,
То ль радость на душе, едва поймёшь!»
«Скорее горе, раз они боятся
Постичь секрет извечный бытия».
«Поверь, мой друг, не стоит огорчаться,
Ведь смертны все. И ты, и он, и я —
Мы тоже смертны». «Разве грустно это?»
«Да что ты! Вместе грустно и смешно.
Жизнь – это вдохновение поэта,
Стихов на пол пролитое вино
В унылой спальне при чадящем свете
Лампады проржавевшей на столе,
Когда в окно стучится грустно ветер
И тает даль загадочно во мгле,
И тени, с мрака красками сливаясь,
Луж бледный обнимают силуэт,
Змеёй тропинки томно извиваясь,
Спешат догнать задумчивый рассвет».
«Жизнь есть стихи! Как это прозорливо!
Я, право, тронут. Что за пыткий ум!» —
Заметил инок чёрный шаловливо,
Вмиг отвлекаясь от тяжёлых дум.
«Ужель тебе не нравится сравненье?»
«Жизнь наша есть дороги полотно,
Поэта строки, в коих откровенье
Тебе судьбой Всевышнего дано —
Суметь постичь те истины, что кто-то
Не может ещё чувствовать и знать».
«Моей души извечная забота —
В подлунном мире всё вокруг познать.
Тревожит разум чуткий жажда знаний.
Я всё про всё, монах, узнать хочу».
«Поверь, осуществления желаний
Своих достойна, дева, ты. Свечу
Любви в тебе зажёг, скорбя, Всевышний.
Не погасить вовек её огня…
На этом жизни празднике я лишний…»