А он был маленьким. Куда меньше себя теперешнего, еще рос и потому всегда был дико голодным. Когда из поздней осени, сквозь дождь и голые ветки орешника, в котором, кашляя, пытался найти на ветках или на земле хотя б пару не сгнивших орехов, в подвернувшейся щели он увидел зеленое лето и какой-то вроде бы сад с полными плодов деревьями, он прыгнул туда не задумываясь. Тепло, еда и нет людей – больше ничего не важно. Он долго, как от хищника, убегал от дыры в темную осень, потом, быстро выбившись из сил, упрямо брел, путаясь в теплой густой траве и срывая на ходу низко висящие, тяжелые яблоки со щедрых, переполненных веток. Яблоки были сладкими, аж темнело в глазах. Это в самом деле оказался сад с очень старыми, корявыми деревьями, заросший высокой, ему по грудь, шелковой травищей. Солнце пекло макушку. Он обсох, согрелся, наелся желтых сочных и красных очень сладких яблок, в конце концов запнулся, упал и не стал вставать. Примял себе гнездо в высокой траве и уснул сразу и глубоко. В саду было безопасно почти как в ЛЕСУ. Людей не было. Никаких. Бояться некого. Несколько дней он ел, спал, грелся на солнышке. Ночью тоже было тепло, а в небе – так густо и светло от звезд, что сразу ясно – он где-то в Доменах. Дни катились, как спелые яблоки. Кашель прошел, силенок добавилось, и стало интересно, что там дальше за садом. И он пошел жить дальше. Яблоневый сад сменился сливовым, и там он пожил дня три. Потом – персиковый, потом – ореховый. Он стал весь толстенький и ленивый. И шарахался от любых порталов и нор.

А за ореховым садом текла река. Широкая, ласковая и величавая. Золотая от солнца посередине и в узоре отражений деревьев вдоль берегов. Спокойная, не то что страшноватый стремительный поток в ЛЕСУ. Этой реки он не боялся. Пожил на берегу: купался, валялся на нежном мелком песке, наблюдал за мелкими речными чайками и за бликами солнца на воде; проголодавшись, поднимался в сад за орехами. С кожи сошли все болячки, волосы сами собой распутались и стали мягкими. Нервы тоже сделались спокойными и мягкими. Стало интересно, в какое море течет эта река, и он потихоньку побрел вниз по течению. Иногда мимо, обгоняя его, проплывали листья или яркие цветы.

Но вдруг как-то вечером сады вдоль берега кончились и он вышел на ровную и круглую, как тарелка, огромную равнину с золотым сиянием посредине. Низкое солнце, подталкивая вперед, светило в спину, и вся равнина выглядела будто специально для него нарисованной картинкой – кроме слепящего, толком не разглядеть, золотого скопления в центре. Город, что ли? Сначала он испугался: в городе люди, они обидят – но любопытство победило. Эта золотая страна такая добрая, может, тут и люди такие же спокойные и добрые? И не прогонят? Река текла прямо к городу. Потихоньку он пошел вперед. К сумеркам, когда солнце спустилось за верхушки садов, он разглядел, что город не очень большой и в нем много маленьких красивых домиков, мостиков, башенок. Когда совсем стемнело и он размышлял, где б устроиться переночевать, набрел на маленький деревянный причал, возле которого было вытащено на берег несколько старых, рассохшихся, полных щелей лодок. Для плавания они не годятся, а вот для ночлега – вполне. Он забрался в лодку – в ней было сухо и уютно. Доедая последние орехи из кармана, он долго сидел на кормовой скамейке и сквозь ночь смотрел на тускло мерцающий под густыми звездами золотой город. Там не загорелось ни единого огонечка. Ни свечечки. Значит, там нет людей. Он даже немножко расстроился, хотя и не успел толком вообразить этих добрых людей. Ну, что поделаешь, и он, оставив на утро два последних ореха и маленькое красное яблоко, свернулся калачиком на дне лодки и уснул так же сладко, как и в душистых садах: если нет людей и зверей, то нет и опасностей.