Странные они люди – эти японцы, всё у них как-то сложно и не так, как у простых советских людей: слышащих глухих и зрячих слепых, одними из которых были их дети – курсанты военного училища.

Курсанты первого курса военного училища без особого удовольствия, но особенно вслух не возмущаясь, ходили по залам областного музея изобразительных искусств, расположенного в белокаменной крепости на берегу реки. Древние стены кремля и многочисленных церквей на его территории были побелены снаружи, выглядели красиво, строго и торжественно. Чтобы не смущать молодые умы этой красотой, внутренности храмов тоже замазали известью. Командование в соответствии с учебным планом, утверждённым в одном из управлений Генштаба, проводило обязательное учебно-воспитательное мероприятие по политической подготовке. Были курсанты людьми дисциплинированными, но в разных искусствах не сильно искушёнными. Будущие офицеры в конце восьмидесятых годов двадцатого века считали, что церкви, картины маслом и театры есть пережитки прошлых столетий, восемнадцатого и девятнадцатого. Теперь как им – комсомольцам известно из обязательных для изучения трудов и речей пролетарского вождя, что главное – это кино, на второе место они бы по вкусовым предпочтениям поставили вино, а дальше – кому женщины, кому спорт. Желания что ни на есть здоровые для здоровых молодых парней, хоть в погонах они, хоть без оных. Рафинированных ценителей живописи из них советская родина готовить не собиралась, поэтому сопровождавший их замполит майор Трюкин с пониманием относился к тому, что курсанты привычным темпом, сто двадцать шагов в минуту, прошли насквозь через все залы, в которых поверх забелённых вечных ликов висели в рамах герои своего времени.

Пожилая гардеробщица, похожая на вышедшую на пенсию проводницу пассажирского поезда сообщением Череповец–Москва, сбилась с ног, выдавая одинаковые серые шинели мальчишкам, собранным из всех городов и весей разношерстной и многонациональной страны, одетым теперь в одинаковую зелёную форму с красными погонами и жёлтыми просветами. «Нет, мне вон ту, с сержантскими нашивками». – «А мне вот эту шинель с лычками младшего сержанта. Да, как Вы не разбираетесь, а ещё в музее работаете. Младший сержант – это не как та, предыдущая шинель с тремя полосками, и не как эта с одной широкой – это шинель замкомвзвода старшего сержанта, а мне нужна моя – с двумя полосками. Ага, вот она, спасибо, мать». Широкоплечий, коренастый со здоровенными ручищами командир отделения дал команду: «Отделение, ко мне». Константин посчитал своих. «Где этот мелкий очкастый раздолбай Феликс? Прямо детский сад какой-то. Наберут детей в армию, он-то в училище поступил не из школы, а отслужив до этого почти год в десантуре. Ладно, подождём немного и пока покурим на улице возле входа в музей, а потом надо побыстрее возвращаться в казарму».

Курсанты сегодня встали раньше, чем обычно. Был банный день и их строем, когда ещё было темно, отвели сначала в городскую баню, где дали сорок минут на всё. По-быстрому помывшись, сдав каптёрщику грязное и получив чистое бельё, курсанты водрузили на мокрые ещё головы шапки-ушанки и стали торопиться на завтрак. После него командование обещало, что как сходите в музей – будет вам бонус, пойдёте тогда в увольнение. Из этого курсантская смекалка сделала вывод: чем быстрее освоим музей, тем быстрее пойдём в увольнение. Бог с ним, с этим обедом в курсантской столовке, где мокрой тряпкой воняет тушёная капуста и жесткая кенгурятина, поставленная из Австралии ещё по ленд-лизу, пойдём лучше голодными в кино, в гости к студенткам педучилища. Они заждались, уж замуж невтерпёж (пишем три слова без мягкого знака на твёрдом конце как отрицание общей общественной теории частной интимной практикой), наречия всегда хотели стать наречёнными, может и вина нальют, да у девчонок завсегда и перекусить найдётся.