Транспорт Красный Ленинград кр-флотцу

Сергею Александровичу Островскому

Конечно город Кронштадт пока всего хорошего поклон дяде и тете, пока жив и здоров.

С. А. Островский.

№2 31/XII 1928 г

Теперь Галя я буду отвечать на твои открытки но не по очереди а в каком порядке они мне попадутся в виду того что на них нет чисел, Галя сколько я не получал от тебя писем и открыток все время ты то сдаешь зачеты то на лекции но я так думаю что учатся только зимой а у тебя как то и летом и зимой, Галя я не мог раньше отвечать в виду того что так сложились обстоятельства наш корабль пошел в ремонт в Питер осенью в каком месяце я не помню и команду начали расписывать так что тогда мне не было времени а на новом корабле надо было привыкнуть. Погода у нас в Кронштадте вечно хмурая и сырая здесь солнце летом тоже редкость но вообще в этом году на всей Балтике лето было самое скверное ну а снег выпал наверное в середине Декабря, но морозов еще не было. Время у нас у матросов вообще мало ну а что касается разных кружков то это счастье есть но я не в одном из них не состою потому что не хочу последнюю открытку получил я когда ты писала на перемене и в тот день когда первый раз пошел снег.

Галя напиши как живут дядя с тетей и чем они занимаются, ну а пока всего наилучшего поклон дяде и тете.

Жив здоров.

Серж.

В 1929 году Сергей Островский погиб в Кронштадте.

Добрый день, Галя!

Ты, наверное, никак не ждешь от меня письма, тем более местного.

Тебя, я знаю, занимает вопрос: почему я давно не показываюсь на глаза. Ларчик открывается просто: я ликвидировал все свои «неотложные» дела и пока моей ближайшей и единственной целью жизни является скорейшее окончание университета.

В этом направлении мои дела идут удачно: до конца осталось три предмета.

Когда будет посвободнее дышать, а это будет в первых числах марта, я предстану перед твоими светлыми очами. Ты, по всей вероятности, предполагаешь, что я тебя совсем, совсем забыл. Нет и нет! О чем пусть свидетельствует это письмо. Мне очень хочется узнать как твои дела с Университетом и другие.

Если тебя не затруднит, то, я надеюсь, ты мне обо всем черкнешь.

Я сейчас сижу и ругаю себя за свою недогадливость. Давно нужно было написать тебе хоть несколько строчек. Ну, да у тебя сердце доброе и ты уж как-нибудь прости мою несообразительность.

Ну, Галя, не огорчайся. Через неделю-две, может быть, забегу. Если вздумаешь ответить, буду очень рад.

Жду…

1930 /II. 23 А. Шкроев

Томск, Шумихинский пер. 28—6

Здравствуй, Алёша!

Да, я действительно никак не ждала от тебя письма. Спасибо за него.

Ты пишешь, что знаешь о том, что меня занимает вопрос: почему ты давно не показываешься, прости, но я никак не могу понять, откуда ты это знаешь?

Правду сказать, я так и думала, что деканат заставил тебя раньше оканчивать, чем ты предполагал, а, следовательно, знала, что ты занят. Ну, если занят, так в чём же дело? Я предполагала, что в марте заглянешь, и не ошиблась. Рада, что твои дела идут хорошо, желаю, чтобы они шли еще лучше и скорее кончались.

Ну, а о том, что ты меня забыл или не забыл, я еще не успела подумать, а если бы подумала, что забыл, то даже письмо не могло бы убедить меня в обратном, ведь я страшно упряма.

Спрашиваешь, как мои дела? На этот вопрос ответить одним словом: по-прежнему, т.е. из Новосибирска ни привета ни ответа. Думаю, что раньше следующего года ответ не пришлют, и поэтому собираюсь учиться на чертёжника, если не восстановят, пригодится, да и если восстановят, не помешает. Потом, за неимением дела, послала на днях заявление на заочные курсы СОНО. Программа этих курсов, говоря кратко, техника росписи по тканям и стеклу. Была несколько раз в кино и ходила на «Ярость». Ну и больше ничего нового нет, вернее, о чём бы стоило писать.