– Ой, милая моя, это же ясно как день! Он крутил с ней, когда вы были еще женаты. Он ведь стал приходить домой позже, верно? И начались бесконечные командировки. Это меня настораживало. Мне просто не хватало духу заговорить об этом.

Джулия сглотнула.

– Мне сейчас не хочется это обсуждать.

– Я должна была догадаться! Мужчина никогда не попросит развода ни с того ни с сего.

– Спокойной ночи, Вики.

– Эй! Эй, ты как, в порядке?

– Мне просто не хочется говорить.

Джулия положила трубку.

Некоторое время она не двигалась – просто сидела. Над головой по-прежнему кружил светлячок, отчаянно стремясь вырваться из заточения. Когда-нибудь он устанет. И в конце концов погибнет в этой комнате-ловушке без еды и воды.

Джулия взобралась на матрас. Когда светлячок, в очередной раз метнувшись, подлетел ближе, она поймала его. Сложив руки чашечкой, Джулия босиком прошлепала на кухню и открыла дверь черного хода. Оказавшись на пороге, она выпустила жучка. Светлячок упорхнул в темноту; он больше не мигал – единственной его целью было спасение.

Интересно, он понимает, что Джулия спасла ему жизнь? Такие пустяки – это все, на что она способна.

Джулия немного постояла на крыльце, жадно вдыхая ночной воздух; при мысли о том, что надо возвращаться в душную тесную спальню, ей становилось нехорошо.

Ричард женится.

Застрявший в горле вдох превратился во всхлип. Джулия ухватилась за перила и почувствовала, как в пальцы впиваются занозы.

«И я узнала об этом последней».

Вглядываясь в темноту, она подумала о костях, которые были захоронены всего в нескольких десятках метров. Забытая женщина, чье имя затерялось в веках. Она представила, как давит зимой холодная земля, над которой кружится снег, как сменяются времена года, проходят десятилетия, как гниет плоть и пируют черви. «Мы с тобой похожи, – подумала Джулия, – две забытые женщины… А я даже не знаю, кто ты».

Смерть сопровождалась мелодичным перезвоном колокольчиков.

Этот звук наводил ужас на Розу Коннолли – она уже много раз слышала его, пока сидела у больничной койки Арнии, промакивая сестре лоб, держа ее за руку, предлагая хлебнуть воды. Каждый день колокольчики, приводимые в действие служкой, возвещали о прибытии священника, который причащал и совершал обряд соборования. Розе было всего семнадцать, однако за последние пять дней она повидала столько горя, что его с легкостью хватило бы на несколько жизней. В воскресенье, спустя три дня после рождения малыша, умерла Нора. В понедельник – девушка с каштановыми волосами, та, что лежала в дальнем конце палаты; она скончалась почти сразу же после родов, и узнать ее имя так и не удалось, особенно в присутствии рыдающих членов семьи, новорожденного ребенка, который орал как резаный, и гробовщика, усердно стучавшего молотком во внутреннем дворе. Во вторник милосердная смерть настигла Ребекку – после рождения сына она четыре дня металась в агонии, правда Розе пришлось терпеть вонь гнилостных выделений, сочившихся из промежности девушки и пачкавших простыни. Палата пропахла потом, лихорадкой и гноем. Среди ночи, внезапно очнувшись от тяжелой дремоты, Роза слышала, как стоны умирающих эхом отдаются в коридорах, и понимала: реальность куда страшнее ее кошмарных снов. Девушка выходила на больничный двор и вдыхала холодный туман – только так можно было спастись от смрада, царившего в палате.

Но потом ей все равно приходилось возвращаться к ужасам. К своей сестре.

– Снова колокольчики, – шепнула Арния; по ее опущенным ресницам пробежала дрожь. – Кто же сегодня эта бедняжка?

Роза бросила взгляд вглубь родильной палаты, на ту постель, что поспешно отгородили занавесями. Она видела, как несколько минут назад сестра Мэри Робинсон подготовила небольшой столик, разместив на нем свечи и распятие. Священника видно не было, однако из-за шторки доносились его бормотание и запах расплавленного воска.