– Просто держись, – сказал он, его голос был мягким, насколько это было возможно в его положении. – Мы должны держаться вместе.

Один из жрецов, с татуировками на лице, проговорил нараспев, произнося слова на непонятном языке, при этом дергаясь, как будто его трясло в лихорадке. Он стал биться головой о землю, затем дернулся и вскочил на ноги. Его глаза закатились, и он начал издавать нечеловеческие звуки, визжа и хрипя. Старый жрец подошел к нему, и положил ему руку на лоб.

– Сила наполняет тебя, – проговорил старый жрец. – Теперь ты един с ними.

Жрец с татуировками на лице перестал дергаться и замер, его тело, казалось, стало каменным. Его лицо выражало полную отрешенность. Он поднял руку и показал в сторону жертв.

– Вы, – прохрипел он. – Скоро станете пищей.

После этих слов он упал на землю, словно кукла, у которой оборвали нитки.

– Он стал сосудом, – пояснил старый жрец. – Тёмные силы говорят через него.

Молодой жрец не мог скрыть своего страха. Он чувствовал, что что-то изменилось, что-то непоправимое. Он смотрел на жертв, его сердце сжималось от жалости, но он не мог ничего сделать.

– Должны ли мы… должны ли мы действительно делать это? – прошептал он. – Есть ли другой путь?

Старый жрец покачал головой, и посмотрел на молодого жреца с презрением.

– Ты глупец, – ответил он. – Нет другого пути. Это наше предназначение. Это то, что мы должны сделать, чтобы получить силу. Не забывай об этом.

Он достал из мешка небольшой нож и поднес его к свету факела. Нож засверкал, словно готовясь пролить кровь.

– Да начнется обряд! – прокричал старый жрец.

Он бросил взгляд на жертв, в его глазах читалось жестокое торжество. Он поднял нож, готовый нанести первый удар. Молодой жрец отвернулся, не желая видеть происходящего. Сердце бешено колотилось. Он чувствовал, что он не принадлежит к этому мраку. Кайл закрыл глаза, стараясь отключить свое сознание, и не видеть, что будет происходить дальше. Он не желал наблюдать за смертью, и не желал становиться частью этого кошмара.

Вдруг на поляне возник порыв ветра, он был таким сильным, что факелы почти погасли, а плащи жрецов захлестали на ветру. Темное пятно на алтаре расширилось до невероятных размеров, и стало напоминать черную дыру, из которой вырывались темные, как сажа, клубы.

– О, великие силы, – прокричал старый жрец, его голос был полон трепета и ужаса. – Мы приветствуем вас!

Из черной дыры вырвались силуэты, напоминающие зловещих существ, с огромными когтями, горящими глазами, и крыльями, как у летучих мышей. Они парили в воздухе, медленно, величественно, напоминая посланников преисподней. Их присутствие ощущалось как холод, проникающий в каждую клетку тела, и вызывающий оцепенение.

– Они пришли! – прокричал один из жрецов, и в его голосе звучал ужас, смешанный с восторгом. – Мы их призвали!

Жертвы закричали от ужаса, и стали биться в цепях, но их крики заглушались ревом ветра и зловещим голосом старого жреца. Он указал на жертву, и один из силуэтов спикировал вниз, и завис над ней, словно хищная птица над добычей. Все замерли в ожидании, как будто затаили дыхание. Мрачная сила окутала поляну, и предвещала начало немыслимого кошмара. Ожидание стало невыносимым.

– Пришло время жертвоприношения! – прокричал старый жрец.

Он резко опустил нож, и мрачная тень окутала поляну. Ритуал достиг своего пика.

Резкий взмах ножа старого жреца прорезал тишину, словно удар молнии. В этот момент все словно замерло, время остановилось, и каждый присутствующий на поляне ощутил, как в воздухе повисло напряжение, словно натянутая струна. Первый удар ножа пришелся на шею молодой девушки, той самой с длинными каштановыми волосами. Кровь, ярко-красная и густая, брызнула на камни алтаря, расцвечивая его багровым цветом, как если бы он зацвел зловещими цветами. Её крик, короткий, пронзительный, полный ужаса, эхом разнесся по поляне, и затих, оборвавшись в самом начале. Это был крик умирающего, крик, который словно запечатлелся в сознании каждого, кто его услышал. Он был наполнен болью, страхом и отчаянием. Тело девушки безвольно обмякло, и упало на каменный алтарь, как если бы оно стало обычной куклой. Она лежала неподвижно, её глаза широко раскрыты, устремлены в пустоту. Тишина, наступившая после крика, казалась еще более жуткой, чем сам крик.