– Могу.

– Расскажите.

– Мелани пожаловалась на свое здоровье. А потом не спустилась к ужину. Ее мысли услышала Реджина, и мы все поспешили в ее комнату. Мелани…

– Анна.

– Что, простите? – я не понимаю, что хочет от меня Дознаватель.

– Вы два раза назвали Анну Мелани.

Эта поправка Дознавателя болью отзывается во мне. Я сглатываю комок в горле и продолжаю, но уже сбившись с мысли.

– Да, Анна. Простите… Так на чем я остановился?

– Вы все вошли в ее комнату.

– Ах, да! Спасибо… Анна, – имя дается с трудом, я словно выдавливаю его из себя, – сидела на полу в беспамятстве. Она расцарапала себе всю шею и просила помощи. На тот момент она уже была заражена, но еще не одержима.

– И кто проводил обряд очищения?

– Я и Ева Валльде. Руководил Артур Хелмак.

Дознаватель опять зарывается в своих бумагах, после чего, не отрываясь от документов, спрашивает:

– И чем закончился обряд?

Я смотрю на Мелани, и наши взгляды встречаются. Вечность бы смотрел в ее глаза! Это как гипноз: ловит – и ты уже не можешь отвернуться.

– Змея. Анну вырвало змеей. А я потом убил тварь.

– Угу. Все так, – бормочет Дознаватель, понимая, что я все верно рассказал под воздействием Субботиной. – Садитесь, пожалуйста.

И мы садимся.

– Анна Шувалова, вы свободны. Спасибо.

Мелани сходит с трибуны и садится к Савову. И снова смотрит в мою сторону, пока возникает маленькая пауза между показаниями. Если мы не имеем права разговаривать, быть рядом, то никто не запретит нам искать взгляды друг друга. Примитивная и единственно доступная форма союза душ. Да наступит тьма Египетская, и пусть все ослепнут к черту! Только нам оставьте зрение – оно нужнее нам, чем вам всем. Глаза – зеркало души. А сейчас я смотрю в глаза ангела, я помню об этом…

– Прошу всех встать!

Меня будит не сам оклик Дознавателя, а то, что Савов небрежно берет Мелани за руку, задев рану. От резкой пронзительной боли, девушка шумно выдыхает через зубы и смотрит то на ладонь, то на Виктора. Все. Визуальный контакт прерван. И я встаю вместе со всеми. В зал со своим Представителем входит Стефан, одетый в джинсы и белую майку, одежду содержащихся в Карцере Святого Сената. Стеф хмуро пялится себе под ноги, держа руки в карманах. Его обреченный вид отзывается болью в сердце. Он мой лучший друг, через столько всего прошли вместе, в каких только передрягах ни были – и вот ему угрожает костер. Знали ли мы оба? Нет. Но каждый внутренне готовился к такому исходу. Все хорошие охотники на ведьм ждут ранней смерти, если не от руки Химеры, так от Сената.

Дознаватель выходит в середину зала и громогласно зачитывает приговор. Я сжимаю холодную руку Евы в качестве поддержки. Валльде белее мела. Меня беспокоит ее вид, боюсь, что она близка к обмороку.

– Архивариусы Святого Сената рассмотрели дело Инквизитора Стефана Клаусснера, обвиняемого в незаконном убийстве Химеры Макса Бёхайма. В ходе следствия выяснилось, что Стефан Клаусснер попытался прервать незаконный темный обряд превращения на тот момент Смертной, Анны Шуваловой, в Химеру. Выслушав все показания свидетелей, а также учитывая законы и правила мира Инициированных, суд вынес вердикт: оправдать Стефана Клаусснера, так как он исполнял свои прямые обязанности Инквизитора и действовал в рамках закона. На этом считать дело Стефана Клаусснера закрытым. Да свершится суд. Да свершится день. Dies irae, dies illa.

И весь зал хором повторяет святые строчки всех Инициированных, которые набили оскомину у меня, став обычными заезженными фразами и потерявшие свой первоначальный глубокий смысл. Хотя слова «Да свершится суд. Да свершится день. Dies irae, dies illa» выбиты или выжжены на стенах любой Инквизиторской школы, как лозунг, как сама цель жизни.