Егорова деда, бывшего колхозного бухгалтера, Маша не знала, слышала только, что был он себе на уме. Отца видела пару раз, затюканный какой-то, но на работягу, действительно, похож. (Ага, попробовал бы он при такой жене не быть им, работягой-то!)

Умом и красотой Егор, стало быть, пошёл в мать, хотя мать и замалчивала это. По своей природной скромности, разумеется. Люди обязаны сами догадаться, если мозги имеют. Маша догадалась сама. Интересно, а есть ли у Егора что-нибудь своё, не от родственников позаимствованное?

Да нет, зря она о нем так язвительно. Это совсем ни к чему. Ведь он, действительно, хороший парень. Бабка с матерью не лукавят. На работе его ценят, люди на селе уважают, характер золотой, он красивый и умный. Общаться Маше с ним интересно. Им нравятся одни и те же книги, они подолгу обсуждают фильмы, иногда даже ходят вместе в кино и на танцы в сельский клуб, после чего Егор её провожает до дома. Никаких отрицательных чувств к нему она не испытывает. Однозначно.

Всё дело в том, что Маша не испытывает к нему и других чувств. Никаких! Вообще, ни-ка-ких! Просто хороший парень. Друг.

Но как это объяснить тем, кто исподволь пытается спаять Егора и Машу в крепкую ячейку советского государства?

Вот если бы на месте Егора был Костя…

Стоп, стоп, стоп! Опять Костя? А что она, Маша, знает о нём? Один вальс и короткое «Спасибо за танец. Меня зовут Костя»? Его низкий, слегка хрипловатый голос?

Но зачем этот голос звучит в ней так мелодично, зачем она снова и снова видит его глаза, в которые и взглянула-то только однажды, во время танца, да и то мельком? Ведь даже цвета этих глаз она тогда не разглядела от какого-то непонятного волнения. Нет, конечно же, не от волнения (чего волноваться-то?), просто темновато было.

Маша вздохнула, отошла от окна, села за стол и принялась за ставшую уже привычной работу: проверка тетрадей, планы на завтрашние уроки. Всё, хватит дурью маяться, выбросить его из головы! Точка!

Но выбросить из головы Костю никак не удавалось, Маша продолжала «маяться дурью», а точка не хотела стоять на предписанном ей месте.

Прошла неделя, другая. Костя как в воду канул. Маше хотелось узнать, кто он, где он сейчас? Но у кого спросить? И, главное, как? «Вы не подскажете, с каким таким Костей я танцевала у Евсюков полмесяца назад?» Глупо. Да и не принято девушке проявлять интерес к парню столь открыто.

А жизнь шла своим порядком. Готовились к празднованию очередной годовщины Великого Октября. Традиционно по этому поводу в клубе проводили торжественные собрания, а школе поручали оформление самого клуба. Тоже традиционно. Очередная годовщина Великого Октября традиции не нарушила – школа украшала клуб.

Вместе с молоденьким физруком Петром, вчерашним выпускником этой же школы, Маша по поручению двух комсоргов, школьного и колхозного, готовила праздничную стенгазету. Комсорги, объяснив девушке всю важность возложенной на неё миссии, побежали дальше что-то на кого-то возлагать.

Петро хоть и был молоденьким, но уже знал цену времени и в целях его экономии предложил разделение труда – он пишет заголовок и девиз, она приклеивает фотографии ударников колхозного производства и пишет всё остальное.

Петро очень ценил своё время и сэкономил его дважды: заголовок написал сам, а девиз вырезал из прошлогодней стенгазеты, аккуратненько приклеил на новый лист ватмана, полюбовался своей работой и убежал на свидание к бывшей однокласснице, нынешней доярочке из второго звена. Кстати, из звена комсомольского, передового!

Конечно, о его непатриотическом поступке никто никогда даже не догадается, потому что приклеенное недобросовестным комсомольцем Петром «Мы за партией идём, славя Родину делами!» можно встретить повсюду. Попробуй, вспомни, видел ты его вчера в районной газете или год назад в газете местного пошиба.