Вячке было очень радостно. Он тогда не знал, что обязан был этим неслыханным поощрением директора главным образом Бельской, которая на педагогическом совете дала характеристику Койранскому, как единственно достойному и воспитанному юноше.

После каникул Вячка продолжил свою линию незамечания девушки-учительницы.

Как-то в польском театре шла французская пьеса, которую играли учащиеся французской гимназии.

Бельская предложила всем классом, вместе с ней, пойти в театр.

Класс криками изъявил согласие. Кому-то было предложено записать желающих. Бельская получила список и обратила внимание, что в списке нет одного Койранского. Она спросила его:

«Койранский, а вы, что же, не пойдете?»

«Нет!», ответил он без пояснения причин.

На другой день Бельская принесла билеты, раздала их и, проходя мимо Вячки, спросила его:

«А может быть, пойдете?.. У меня есть билет для вас».

Койранский досадливо сказал:

«Не заботьтесь обо мне, Евгения Николаевна!»

Но в театре он был, сам купил билет в кассе и сидел не в амфитеатре где сидели все, а в партере. Он пошел в театр, так как подумал, что его демонстративное отсутствие может отразиться на оценке его в четверти.

В антракте Бельская увидела Вячку в коридоре. Она нахмурилась, а на его поклон не ответила, отвернулась в сторону стены.

Эта война обострилась еще больше через несколько дней.

На уроке французского языка, во время письменной работы, сидевший сзади Койранского толстый и очень противный Фридман вдруг издал очень неприличный звук. Бельская крикнула:

«Койранский, немедленно уйдите из класса!»

«Почему?» – спросил он, хотя понял, что учительница заподозрила его в этом неблаговидном поступке. Койранский оглянулся на Фридмана, покрасневшего как после бани, но тот не пожелал признаться.

И Койранский, пожав плечами, вышел из класса.

Товарищи рассказали, что Фридман был тут же пересажен на свободную заднюю скамью.

Это дало Койранскому повод через несколько дней подойти к Бельской, когда она, по окончании урока, выходила из класса, и спросить ее:

«Может быть вы все-таки извинитесь?»

«Вы – нахал!» – получил Койранский ответ.

За недописанную письменную работу Койранский получил двойку и его ни разу не спросили, не пригласили к устному ответу. За 4-ю четверть и за год была поставлена также двойка. На осень был назначен экзамен по французскому языку.

Ох, как досадно было Вячке!.. Было испорчено лето, а он так надеялся посвятить его своей поэзией. И не было уверенности, что в результате войны с разгневанной девушкой он перейдет в следующий класс. Во всяком случае, надо было здорово заниматься.

По совету брата Койранский первый месяц каникул отдыхал в К., у сестер, а два месяца, вернувшись в Варшаву, нафранцузивался.

Эти каникулы памятны были одним происшествием.

В Островы, к Чумакову, приехали две сестры, девушки, не очень молодые, в пределах 26–30 лет, родственницы жены Чумакова. Хотя девушки изображали ходячую скромность в доме дядюшки, вне дома они вели себя, можно сказать распущенно. Старшая сестра, более интересная, по имени Берта, познакомившись с Койранским, предложила ему себя в качестве компаньонки, гуляла с ним, сопровождала его в К., если он уезжал домой, давала ему понять всякими способами, что он ей нравиться и готова разрешить ему всякие вольности. Койранский делал вид, что не понимает и оставался глух и слеп к прелестям пани Берты.

Однажды, во время прогулки в лесу, Берта поспорила с Койранским, что для него она готова на все и даже предстать перед ним голой. Она утверждала, что может в таком виде бвть с ним, сколько он захочет времени. Койранский, смеясь, выразил недоверие к такой смелости ее. Тогда она предложила пари: в случае выигрыша, она приобретает право поцеловать Койранского в губы десять раз, а в случае проигрыша, он получит право целовать ее, сколько хочет и куда хочет, каждый день, пока она не уедет в Варшаву.