На перемене Вячка ближе познакомился с соседом. Он узнал, что его зовут Юрка, что полная его фамилия такая: князь Солтан-Пересвет-Рюрикович-Незнамов. ОН узнал также, что семья Юрки из Севастополя, где Юркин отец, адмирал, был командиром военно-морского порта и умер два года тому назад. Сюда они приехали потому, что его дядя, мамин брат, был здешний помещик, Шульгин, имел дом в городе. В этом доме они и поселились. Юрка говорил, что его мать любит маленькие города, как наш, что у него есть сестренка, Юлинька, на два года моложе его, что она будет учиться в 3-м классе, так как он, Юрка, был второгодником в 3-ем классе и что в 4-м он также будет учиться уже второй год. Между прочим он сказал:

«Скука в этой гимназии!.. То ли дело в корпусе!.. Но мама ни за что не хочет отпустить меня в корпус, даже в сухопутный».

Вячка заинтересовался новым товарищем и охотно согласился на дружбу с ним, когда тот ее предложил.

Он стал каждый день бывать у Незнамовых, познакомился с его матерью и сестрой, даже стал у них в доме своим. Все это отвлекло Вячку от дум о стихах, хотя тетрадку с его стихами Соня Ясиняк спасла от гибели, приберегла и отдала ему, когда он возвратился с каникул.

Теперь тетрадка лежала в столе, но он к ней не прикасался.

В течение месяца Вячка не написал ни одного стихотворения, ни одной дразнилки. Но в классе его продолжали звать по-прежнему Подзвонковским. Почему-то и латинист его так называл: «Подзвонковский, идите отвечать!» – вызывал Вертоградский и никто не смеялся, все привыкли и Вячка не обижался.

5-го октября гимназия отмечала свой праздник: день именин или, как тогда говорили, тезоименитство наследника престола Алексея, так как в его честь наша гимназия была названа Алексеевской.

К празднику обычно готовились заранее. Ящинский руководил художественной частью. Он привлек в качестве декламатора и Вячку Койранского, которому надлежало прочитать длинное стихотворение какого-то Лодыженского, посвященное царской семье и главное Алексею.

Вячка прилежно выучил стихотворенье, читал его на репетициях, но на самом вечере читать отказался, заявив, что у него очень болит зуб. Директор, у которого Койранский давно был на подозрении, заключил, что он принципиально не желает выступать с таким стихотворением, и Койранскому могло быть плохо. Пришлось на другой день пойти к дантисту и вырвать здоровый зуб, никогда не болевший. Это удалось потому, что зубному врачу, известному в городе либералу, Вячка рассказал, почему он просит вырвать зуб.

Когда он принес Ящинскому вырванный зуб, благонадежность Койранского в глазах начальства была восстановлена вполне.

Правду о зубе Вячка не открыл и Юрке, так как видел, что Юрка и его семья – ярые монархисты. После этого случая Ящинский делал вид, что стал лучше относиться к Вячке, как будто Морж чувствовал себя виновным в непатриотическом подозрении Вячки.

Он как-то зазвал его к себе на дом, познакомил с женой, Фелицией Аристарховной, маленькой и худенькой женщиной, себя целиком своему моржеобразному супругу и двум девочкам-погодкам, пяти и шести лет.

Морж очень хотел познакомиться со стихами Вячки и просил его показать ему написанные стихи, но Вячка отнекивался и уверял, что уже год, как он ничего не писал, кроме дразнилок, а то, что написал раньше, подарил Соне Ясиняк.

Но Ящинский через Марью Николаевну Горшкову добился, что тетрадь со стихами попала-таки к нему.

Это произошло так: Марья Николаевна спросила Соню, правда ли, что Вячка подарил ей тетрадь со своими стихами?.. Соня, думая, что так надо Вячке, ответила утвердительно. Тогда мачеха приказала Соне принести тетрадь ей. Соня сначала отказывалась, говоря, что это неудобно, что по отношению к Вячке это будет предательство, но та настаивала и уверяла, что она почитает и тут же вернет, так что Вячка и не узнает. Соня поверила.