Деньги открывают много возможностей и всегда есть те, кто согласен их получить. К тому же, я недурен собой. Но ни одна из этих женщин не принесла с собой ничего, кроме короткой вспышки надежды, веселья и, следом, ледяного разочарования. Последние годы я запретил даже упоминать при мне про очередную племянницу, которая могла бы… Нет. Хватит. Точка. Близкие родственники, способные пройти мимо проклятья, когда-нибудь закончатся, так что лучше я брошу это все сам, первым. И опять-таки: что будет, когда и у меня закончатся деньги? И некого будет посылать в город за одеждой, вещицами и просто за сплетнями? Нечем станет платить?

Скрипка всегда лежит в моем кабинете. Я иду впереди, быстрым шагом и не оглядываясь, но затылком чувствую, что девушка от меня не отстает. Осколки пажа все еще лежат у стола, а недопитая мной бутылка вина стоит рядом. Не устаю радоваться богатству винного погреба поместья. Обычно, за обедом, я пью простое вино, которое из деревни приносит Ленно. Но когда у меня особое настроение, я спускаюсь в погреб. За двадцать лет осталась четверть запасов – но и особое настроение у меня теперь бывает нечасто.

А первые лет десять из Малой Долины мне приносили кое-что намного крепче вина.

Я достаю скрипку, открываю футляр и бережно передаю инструмент Исабель. Скрипку я купил во время одного из своих путешествий. Это то немногое важное, что у меня осталось от прежней жизни, но я давно научился без пиетета относиться ко всем этим вещам. У меня есть все шансы увидеть, как они обратятся в пыль.

– На ней можно играть, если сумеешь, – небрежно бросаю я. Сам я давно не брал инструмент в руки, не за чем и не для кого.

Исабель бережно берет скрипку, гладит ее и зачем-то обнюхивает, медленно втягивая воздух ноздрями. Затем кладет скрипку на плечо, закрывает глаза, опускает подбородок и проводит смычком по струнам. Меня будто бьют в спину с размаха, да так, что на несколько мгновений у меня темнеет перед глазами.

Проклятая девчонка действительно умеет играть. Хуже того: она выбирает ту единственную мелодию, которую я никогда больше не хотел бы слышать.

За всю свою жизнь Исабель видела вблизи всего три скрипки: одна осталась от матери, вторую дал рассмотреть заезжий музыкант на ярмарке. Третью, пару лет спустя, Исабель подержала в руках уже на рынке, у задумчивого неразговорчивого старьевщика. Что у него делала скрипка, тот так и не признался. Инструмент был изрядно потрепан жизнью, но старьевщик, утверждавший, что это одна из скрипок «ученика мастера Ивари», запросил за нее стоимость хорошей коровы. Скрипка Винсента была инструментом особенным, Исабель поняла это с первого взгляда. Девушка бережно коснулась теплого деревянного бока скрипки, вдохнула успокаивающий запах лакировки и нежно провела смычком по струнам.

Скрипка отозвалась чистым глубоким звуком.

Исабель не созналась виконту, что умела играть только три мелодии: колыбельную, отрывок из «менуэта», как его называла мама, и бравурную песенку, на «ура» принимаемую на всех шумных деревенских торжествах.

Исабель выбрала колыбельную.

Закрыв глаза, она вдохновенно водила смычком по струнам, купаясь в чистейшей, совершенно по-другому зазвучавшей на этом благородном инструменте музыке. Где-то в середине мелодии Исабель открыла глаза и вздрогнула, столкнувшись с ненавидящим взглядом виконта.

Девушка оборвала игру и опустила скрипку.

– Дай сюда.

Виконт бесцеремонно вырвал смычок из рук Исабель, дернув его так, что у девушки заболела рука. Поморщившись, девушка молча наблюдала за тем, как тот укладывает скрипку обратно в футляр и запирает в шкафу. Вспышка злости Винсента напомнила Исабель о том, что дом, в котором она находится, обстоятельства ее появления в нем и человек, стоящий перед ней принадлежат к иному миру. Миру, в котором то ли боги, то ли, все-таки, дьевон отозвались на одно полное горя желание и явили чудо. Правда, обернувшееся для предмета чуда самым настоящим проклятьем.