В какой-то момент чувствую прикосновение, чужие пальцы скользят по лодыжке, вверх-вниз.

Вздрагиваю и устремляю взгляд в зеркало. Там же сталкиваюсь с Мотом глазами. Сразу. Сердце тут же ускоряется. Я натурально начинаю задыхаться от переизбытка эмоций. Кожа в том месте, где он прикасается, огнем горит.

Упираюсь кулаками в сиденье, немного сдвигаясь к окну. Замечаю, что Мот ведет машину одной рукой, вторую просунул в пространство между сиденьем и дверью.

Облизываю губы и, вытянув руку немного вниз, касаюсь его пальцев. Мот сразу же переплетает их с моими.

В голове только один вопрос — что происходит?

Я в коме? Поймала какие-то глюки? А может быть, вообще сошла с ума?

Нервно трогаю свои волосы и посматриваю на Виолетту Денисовну. Она в этот момент взахлеб рассказывает о какой-то выставке, на которую очень хочет попасть. В детали не вникаю. Просто киваю, но, кажется, невпопад даже. Все мое внимание заострено лишь на прикосновениях. На том, как Матвей гладит тыльную сторону моей ладони большим пальцем, с какой силой сжимает мою руку, а еще как бросает взгляды в зеркало.

Мои мурашки становятся размером со слона. Но самое ужасное, что вся та ненависть, которую я к себе испытывала практически всю неделю, растворяется в этих ласках. Подростковых, но от этого словно еще более интимных.

Пульс долбит так, что звуки вокруг приглушаются до минимума. Как мы доезжаем до ресторана, даже если захочу, не вспомню.

Виолетта Денисовна еще на парковке замечает какую-то свою подругу и просит нас самих занять столик, пока она отлучится поболтать, и вылезает из машины, оставляя нас с Шумаковым наедине.

Мое дыхание окончательно сбивается. Я не шевелюсь. Не дышу. Прилипаю спиной к спинке диванчика. Мой взгляд мечется по салону. Как огня боюсь столкнуться с Мотом глазами, но руку его не отпускаю. Тогда он делает это сам.

Земля в этот момент точно где-то дает трещину, а цунами затапливает очередной город.

Мот смотрит в лобовое, будто отслеживает, куда пошла его мама, и, когда она обнимается с подругой, резко поворачивается ко мне. Замирает в пространстве между сидений.

На автомате поправляю подол сарафана, хотя он и так прикрывает ноги процентов на двести.

— Подвинься.

— Что? — шепчу.

— Ближе.

Шумаков так смотрит, будто гипнотизирует. Подаюсь немного вперед и почти сразу оказываюсь в ловушке его ладоней. Матвей зарывается пальцами мне в волосы, и я совсем чуть-чуть склоняю голову набок, пока он обхватывает щеку второй рукой, а потом скользит ей по шее к плечу. Приобнимает.

— Что ты делаешь? — во все глаза на него смотрю.

— С тобой все хорошо? — трогает меня до щемящей в груди нежности.

Киваю, прижимаясь к его губам своими, Мот вздрагивает, отстраняется и, подцепив мой подбородок так, чтобы я запрокинула голову, смотрит в глаза.

Я, кажется, окончательно умираю в этот момент.

— Да, я в порядке, — бормочу, цепляясь за плечи Матвея, как за спасательный круг. Улыбаюсь уголками губ, очарованная моментом. Слишком нервничаю. Слишком обескуражена.

Все это для меня слишком.

Я убеждала себя, что забуду. Убеждала, что больше близко к нему не подойду, а сейчас снова таю в его сильных руках.

— Я в порядке, — повторяюсь, облизывая сухие губы. Меня в жар бросает. Разве все это вообще реально?

— Я рад, — Матвей тоже улыбается. Едва заметно, но большего мне и не нужно.

— Это будет ужасно, если я скажу, что соскучилась? Кажется, все, что случилось, так ничему меня и не научило, — закрываю глаза, потому что окутывает стыдом. Он похож на легкое дуновение ветра и щекочет кожу.

— Нет. Открой глаза.

У Матвея тихий, мягкий, ласкающий слух голос сейчас. Я растворяюсь просто от каждого звука, что слетает с его губ. В груди образуется огромный, светящийся шар. Он теплый. Он меня согревает от макушки до кончиков пальцев.