— Я не хочу к бабуле, Алёна, — хнычет Нина.

— Тогда останешься сидеть с Максом.

Нина задумчиво рассматривает брата, а потом жалобно смотрит на меня.

— А можно я с тобой?

— Нельзя. Я сегодня иду искать подработку.

— О! Вадя сказал, что я у них в сервисе могу помогать, — вклинивается Макс. — По четыре часа в день. Правда, зарплата маленькая.

— Нормально, — расставляю тарелки, — Нина. — Отбираю у нее раскраски, которые она притащила за стол. — Мы сейчас едим, а не рисуем.

— У меня сегодня девочка придет на занятие. — Ира подхватывает сковороду и раскладывает яичницу по тарелкам, пока я режу хлеб, а Макс заваривает на всех чай. — Переживаю.

— Ты такая крутая у нас. Не бойся, — подбадриваю.

На самом деле кому-кому, но только не нашей Ире переживать. У нее абсолютный слух, она может играть почти на любом инструменте, но предпочитает скрипку. Ходит в музыкалку, собирается поступать в Московскую консерваторию.

Этим летом решила попробовать себя в качестве репетитора.

— Нинка! — Макс закатывает глаза. — Алёнка же сказала, убери свои фломастеры.

— Пусть уже красит, — отмахиваюсь и сажусь за стол. Быстро запихиваю в себя яичницу, вилка за вилкой. — Отец где?

Макс кивает себе за спину.

— В комнате спит, под утро приполз, бухой.

Ничего нового. Так уже третий год. Как мамы не стало, он совсем расклеился. Наличие нас его не останавливает. В те дни, когда он бывает трезвым, на него сваливается чувство вины. Он просит прощения, ходит на работу, играет с мелкими, но хватает его ненадолго. Его так гложет, что он пьет и пускает нас на произвол судьбы, что единственным выходом, заглушить эту боль, по иронии судьбы, является водка. Замкнутый круг…

Последние три года мы живем практически самостоятельно. Отцовская зарплата доходит до нас не всегда, поэтому приходится подрабатывать. Тут Вадик спасает, если честно, у него есть постоянная работа и куча леваков, за которые хорошо платят. Толковый автомеханик без денег никогда не останется.

Дядь Лёша тоже помогает, но, честно говоря, это жутко неудобно, поэтому чаще всего мы отказываемся. Сами справимся. Точно справимся, я знаю.

Мы все дружные, хоть и крикливые. Горой друг за друга. Везде и всегда.

— Так, я в ванную, — поднимаюсь со стула. — Макс, на тебе посуда.

— А хвостики? — вопит Нина.

— Давай я сделаю, — Ира забирает у нее резинки.

— Спасибо, — шепчу одними губами и закрываюсь в ванной.

После такого утра любое похмелье рассеется. И воспоминания тоже смажутся.

Хотелось бы так думать, но нет, я все еще помню его прикосновения. Глаза закрываю и мурашки по коже.

Мне кажется, я даже выгляжу иначе. Рассматриваю свое лицо и не могу понять, что изменилось. Но что-то явно по-другому.

Забираюсь на край ванны и достаю из-за шкафчика припрятанные там сигареты. Тонкие, длинные, с ментолом. Они лежат на всякий случай. Когда так тяжко, что, кроме как покурить, выхода не видишь.

Затягиваюсь и выпускаю дым в вентиляцию, параллельно листая ленту в телефоне. Карина уже успела запулить больше десятка сторис. Вот она у бассейна, вот в зале делает растяжку, вот за завтраком. И почти на каждом фото присутствует Матвей. Не полностью. То рука мелькнет, то разлохмаченные волосы, но и без селфи с поцелуями не обходится. Карина чмокает его в щеку, трется о нее носом. Мот в это время улыбается, нагло так, мол, она вся целиком и полностью моя, а вы, воздыхатели, сосите.

Ставлю на эту сторис реакцию в виде разбитого сердца. Кручу в руках телефон, нервно выдыхая дым.

Когда смартфон начинает вибрировать, отвечаю мгновенно.

— Да, Вадь, — затягиваюсь.

— Мот зовет вечером к ним.