Первые деньги на предприятии мы получили как раз за педагогическую литературу от нашего пединститута – 15000 рублей. Людмила Ивановна Белозёрова, завкафедрой психологии, сказала, что нужна книга «Цветные матрицы Ровена», мол, её просто на разрыв заберут. Мы её издали. И она ушла очень большим тиражом. Это было одно из первых цветных изданий.

Следующее, на чём мы заработали, – Зинаида Гиппиус, «Последние стихи». Тираж был 25000, а стоимость – 3 рубля. Продали всё.

– Почему вы взяли Серебряный век и из Серебряного века – Зинаиду Гиппиус?

– Мы шли по пути «кого не издавали». Гиппиус – девушка странная всё-таки, и странности её характера отразились на странностях её литературы. Читать Гиппиус непросто, понимать – ещё сложнее. Потом домашние рецепты печатали, естественно, не обошлось без эротики. Мы сделали тираж тысяч 100, влёт ушло. Потом снова стали педагогическую литературу печатать, а дальше – вышли на упаковку.

– А вы печатали это всё в том подвале, или это как-то трансформировалось?

– Нет, подвал остался в 1980-х. Мы взяли переплётную мастерскую, которая загибалась, там из оборудования был только лобзик и бумагорезательная машина, станок старый-старый, допотопный. Два мужика на всю типографию, переплётчик и резчик бумаги, и куча женщин, которые меня в первый же день знакомства научили по-хорошему материться. Я до этого очень скромный был, всё-таки в семье и на работе не принято было ругаться. А тут меня такому трёхэтажному научили, что я долго осваивал эти слова и словосочетания. И самую громкую девушку, которая сказала, где мне надо быть и куда идти (я туда, кстати, не согласился идти), пригласил на следующий день к себе в кабинет.

Кабинет у меня был тогда на улице Горбачёва, а наша так называемая переплётная мастерская, или типография, на Молодой Гвардии. И вот пока она шла ко мне, я понял, как с ней общаться. Из хороших слов мне там единственное было сказано: «Сынок». Дальше всё непечатное. Я ей говорю: «Ты мне, конечно, не мамочка…» А, нет, не так. «Вы мне, конечно, не мамочка…» И подкинул ей трудовую книжку. Всё это было при сотрудниках, и они поняли, что со мной надо считаться. Дальше мы начали развивать производственные процессы, вникать в технологии, поняли, что незачем писать лобзиком по фольге, когда можно купить шрифты. Нашли их в московской типографии, привезли сюда и наладили выпуск.

Сначала у нас стали получаться красивые обложки восстановленных книг, которые нам сдавали в переплёт. Потом появились подряды от банков и государственных структур. Мы переплетали книги, документацию – тогда же всё было в бумажном виде.

– Это было до упаковки? Дальше была фабрика, которая есть сейчас?

– Упаковка появилась случайно. Мы поехали с друзьями отдыхать в Турцию. Все газеты прочитали, пиво пить уже не хотелось. Лежал на солнце, смотрю, у мусорки журнал на русском языке «Тара, упаковка». Почитал – интересно. А в конце журнала небольшая заметочка: «Производится набор группы для поездки и обучения в Италию на предприятие сферы упаковки».

Смотрю, вроде сроки уже прошли. Но послал анкетку. И меня взяли в эту группу. В Италии первый раз увидели микрогофрокартон. Здесь никто ещё не знал, что это за продукция. И в последний вечер я на спор говорю: «Мы сделаем эту упаковку через месяц!» А сам уже думаю: надо эту где-то микрогофру найти.

Нашли! Сделали печать, заламинировали первые в стране – никогда никто не делал верхний лайнер ламинированным. Получилась коробка. У нас она называется «Ерофеич», для Слободского ликёроводочного завода делали. И заказы посыпались как из рога изобилия. Стали потихоньку развиваться. В то время мы были одними из монополистов в этой сфере.