Человек не может быть частью стаи, и остальные это понимали. Многие раньше меня почуяли запах человечинки в своих рядах. Любовь в подобных заведениях приводила только к смерти. Выпотрошенной смерти. В самом зените солнца это привело к судному дню.

Я, как ни странно, был не в курсе того, что назревает. Я даже не чувствовал предстоящую угрозу. Все мои инстинкты притупились, я был увлечён только мыслями о ней, и это вышло боком… Наверное стая почувствовала во мне предателя, слабака, и хоть это никак не сказывалось на нашем обычном общении, но как оказалось, план, который готовился месяцами, был у всех на клыках, миновав мои притуплённые зубы.

Это началось неожиданно, вмиг, как всегда и бывает. В один из особо жарких дней один парень перестал копать. Я знал его. Он был одним из самых молодых и мускулистых, дерзкий и обезумевший, вылитый я лет двадцать назад, прирождённый лидер, убийца, вожак. Комендант подала несколько проигнорированных приказов, перешла на крик, а потом и на яростные удары хлыстом о спину парня. Таких звучных щелчков я не слышал уже давно. Парень же, откинув лопату, будто не замечая ударов хлыста, повернулся к ней лицом и посмотрел в глаза. Хлыст уже не бил по спине, он попадал по лицу, шее, груди, оставляя рваные полоски несогласия на смуглом теле, пока звуки ударов и вовсе не затихли, как затихают аплодисменты тех, кто, как всегда не вовремя, тех, кого никто не поддержал.

И это был знак. Щёлк! Будто карточный домик всё посыпалось, один следом за другим кидали лопаты. Все морды были повёрнуты к Коменданту. Такой наглости от животных я не видел давно. Она орала, размахивая плетью, скорее от бессилия, чем от власти. Мы привыкли не чувствовать боязливые удары шрамами на коже, но эти удары оставляли раздражающий кислый запах в воздухе. Удары от страха мы терпеть не могли больше всего.

И вот остался я. Последний, кто держал лопату, держал жизнь Коменданта. Выбор был за мной. В момент я понял, что все ждут моего заключительного действия. Молчание разрывало пересохшие перепонки. Казалось, песок полностью подчинил и поглотил воздух, засоряя и вонзаясь своими острыми, сухими песчинками в мои лёгкие. Я всегда знал, что был лидером этого зверья. И даже став предателем, я оставался вожаком. Звери не могли сделать ничего без моего согласия. Пока был главарь, все ждали его подтверждения. Что ни говори, но эти сволочи были преданнее и вернее людей, они держались до конца. До последнего давали шанс, до последнего уважали. Вот только понять никогда не пытались.

Гады оскалились в мою сторону, Комендант посмотрела на меня. В этот момент я посмотрел на зверей. В их маленьких зрачках было пусто: ничего, кроме голода и злобы, которая копилась годами; и тупой преданности, смешанной с жаждой крови, насилия и плоти. Странная, тягучая и вяжущая рот смесь. Капли преданности пóтом сдерживали их обожжённые тела, как клей. Они словно псы, ожидающие команды «фас» от своего хозяина. Давно голодные собаки, готовые растерзать хозяина, если тот сейчас же их не накормит.

Я посмотрел на коменданта.

Это был единственный раз, когда она не сводила с меня взгляд. В её глазах застыла мокрая мольба и солёная любовь. Она понимала, что не успеет даже крикнуть, позвать на помощь, поэтому замереть в этот момент – было лучшим решением. Я заметил, как от назревающих слёз блестят на солнце её расширенные зрачки, обведённые серо-зелённым облаком. Её глаза… С ними определённо было что-то не так, даже сейчас в них не было страха, в них были извинение, ласка, надежда… Я бы повторил весь кровавый путь своей и чужой боли, лишь бы увидеть эту пару внеземных и сияющих.