– Соберись, ничтожество, ты с этим справишься, ты разберёшься, – оскалило Слово свои буквы на человека, сквозь стену безумия, наконец, выбравшись из бредовой комы. Человек, которым являлись Вы, старательно избегал некой навязчивой мысли. Она заполонила всю голову. То и дело Вы поочерёдно стучали по большому пальцу правой руки остальными четырьмя, напоминая себе о настоящем, пытаясь ухватить призрачный хвост реальности. Прикосновения запоздалым эхом доходили до вашего восприятия.

Сделав над собой усилия, вы приподнялись. Жидкость между суставами поскрипывала, как старая железная калитка. Вы оглядели такую знакомую, но совершенно чужую пустую комнату.

Замкнутую. Утробную. Загробную комнату.

Первая волна паники отступила, и начались знакомые всем стадии.

«Этого… Этого не может быть. Здесь должно быть окно, дверь, трещина, в конце концов! Да что угодно!»

Но стена была сплошной сукой и гладкой стервой без единого намёка на динамику или выемку.

«Тогда почему комната такая светлая? Где же источник света? А воздух? Откуда он проникает? Воздух же должен проникать откуда-то?!»

Запертый прощупал и простучал всю стенку в поисках тайничка, источника света или хотя бы щёлочки для воздуха, но все попытки «разбивались» как о стенку горох из консервной банки.

«Такое чувство, будто комната подсвечивается извне, но как же воздух…»

В какой-то момент, проводя руками по верхнему углу комнаты в поисках хотя бы малейшего дуновения, Вы почувствовали слабый ветерок.

«Наконец-то нашёл!» – пронеслось у вас в голове и эхо последнего слова ещё долго не стихало, хотя бытие уже выплюнуло правду в лицо. Это был всего лишь выдох из вашего рта, мираж расстроенного рассудка. Нет, вы испытали не разочарование, даже не «двачарование» и не «триочарование». Ваше многочарование стало небоскрёбом отчаянного мата…

На самом деле, комната была не совсем пустой. Хотя, пожалуй, это был тот самый случай, когда лучше бы она оказалась таковой.

На полу лежала ручка и небольшое, размером с ладонь, заляпанное зеркальце. Обычная синяя шариковая ручка с чёрными чернилами и надписью «Голосуй!», и ещё более обычное зеркальце, в котором почти ничего не видно, сколько не оттирай. Лишь мутные разводы, как через очки близорукого знакомого, которые надеваешь забавы ради или ещё хуже – закапываешь в глаза незнакомые капли и буквально растворяешь всё в пределах вытянутой руки, становишься кротом на час-полтора, и как назло за час до киносеанса.

Через какое-то время, осуществив с предметами все возможные манипуляции (в пределах приличия), Вы вернулись к мирно ожидающему самобичеванию, до боли вам знакомому, докрасна щёлкая о лоб ручкой и вопрошая: «Может всё-таки это какой-то ключ?»

Новый срыв не заставил себя ждать. Вы блуждали по периметру, прощупывали и прослушивали каждый сантиметр, с каждым разом всё истеричнее и истеричнее.

Совсем скоро дело дошло до избиения стен и криков о помощи. Кровавые ошмётки оставляли жалкие потуги надежды на стенке, пока не раздался первый хруст костяшек. Это было бесполезно. Вы устало рухнули на пол, прислонившись спиной к холодной стене, подвывая и прижимая к себе покалеченную руку.

Странно, что нам не всегда необходимо испытывать боль. В тех же самых снах мы можем корчиться от боли, не понимая, что её нет. По привычке, по наитию. Мы привыкли, КОГДА нам должно быть больно. Так же и с холодом. Придя к тому, что выдуманного чувства нет – мы понимаем, что не осознаём реальность и начинаем вопить от наплывшей панической атаки. Почти всегда недостаточно громко. И обычно, как следует постаравшись, мы всё же просыпаемся с криком. По статистике. Но статистика – не есть норма, когда её составляют лишь те, кто проснулся. Разве это статистика? Статистика исключений от страдающих синдромом выживших?