Спаситель страждущих немного понаблюдал за трусившими обратно охотниками на заражённых, вернулся на свою лежанку, взял из рюкзака термосумку и отправился к трупам. Напевая песенку, делал надрезы и вытаскивал органы, складывая в полиэтиленовые кульки, которые размещал в тару. Я уже двигался потихонечку, подкрадываясь очень осторожно и наблюдая. Я не спешил. Мне было интересно весьма странное поведение снайпера.

Если он наш – а он именно иммунный, давно живущий в Стиксе – то на фига ему органы? На мура он был совсем не похож. Эти живут одним днём, не просыхают, торчат – и никого бы отпускать не стали. Они каждый день живут как последний, и даже если тёлку в камуфляжных лосинах и отпустили бы, то обязательно отодрав перед этим.

Если он внешник, то до внешки здесь почти тысяча километров, и это не самое лучшее путешествие с сумкой, набитой кишками. Проще было бы там кого-нибудь поймать. Если ему действительно нужны эти органы, то достаточно было сделать ещё пару выстрелов, и у него было бы не три, а целых пять комплектов. Да он мог просто начать стрелять на несколько секунд позднее, и тогда бы тоже получил пять комплектов кишок.

Пока я осторожно подкрадывался, пытаясь разгадать внутренний мир мужика, он уже выпотрошил трупы, аккуратно переложив органы в сумку; но не выгреб всё под ноль, а вырезал несколько штук. Я был в курсе, как это делают муры и внешники. Там даже костный мозг идёт в переработку – разделывают, как на мясокомбинате, а здесь всего по несколько пакетиков. Я вышел так, чтобы он не успел вскинуть автомат или выхватить ножи.

Потрошитель криво хмыкнул, как будто меня ждал, взял кривой сучок с земли и ударил, как ножом. Он сделал хлёсткий и режущий удар, больше предназначенный для нанесения неглубокой и обширной раны, вызывающей кровотечение, чем для того, чтобы убить. Отличие было только в том, что у него в руке находилась палка, а не нож. Я, как и многие бойцы армии животных, давным-давно приучился носить лёгкую, почти ничего не весящую кольчугу, сплетённую из мелких колечек титана. Она вполне держала режущие удары обычных ножей, царапины, немного гасила тупые удары. Мне она особо не была нужна, я привык полагаться на собственные умения, но такая невесомая рубашка защищала при падении от корявых сучков или случайного гвоздя, торчащего из груды сгнившего мусора, да и перекатываться в ней было приятней, чем без неё – тем более, что особого веса она не имела.

Я замешкался всего на мгновение. Мужик бил как ножом, по-настоящему, только палкой. Тело среагировало, но мужчина оказался очень быстрый. Раны я избежал, а на кольчуге образовался обширный порез. Незнакомец, словно в кино, поддел носком берца лежащую на земле ещё одну корявую палку, подлиннее, подкинул её и схватил в полёте во вторую руку, и нанёс широкий размашистый удар сверху. Я принял вторую палку на скрещённых Брата и Пальценожа. Глухо звякнуло неметаллом, потому что ни в деревяшках, ни в моих ножах металла не было.

Боец отдёрнул своё оружие, разорвал дистанцию. В руках у него были две палки, которые он при мне схватил с земли. Кривой сучок, которым он распорол мне куртку и кольчугу – и только моя реакция спасла рёбра – и длинная ветка со следами гниения и грибка, свалившаяся с дерева явно не в этом году. Мужик внимательно осмотрел меня и сделал ещё одну молниеносную атаку. Будь на моём месте кто-либо другой, вряд ли у атакованного были бы шансы отбиться от палок, изображавших меч и нож: в этот раз сучок стал стилетом. Отбив атаку меча-палки, опять приняв остриё в перекрестье ножей, я ударил противника ногой в корпус, отбрасывая бойца, но получил удар в бедро. Сучок проткнул кобуру, оставив небольшую дырку в кольчуге, срезал кусок пластиковой кобуры, за малым не зацепив ПСС, и оставил небольшую царапину на коже.