Я кивнул, прикидывая в уме цену. Тема интересная, но… Но, во-первых, решительно непонятно, где этот самый нодий брать. Верней, даже догадываюсь где – в Реликтах, но в прошлый раз, скажем прямо, ушёл я от серого только чудом. Во-вторых, я не знаю контактов и не имею связей, чтобы погреться на барыжничестве нодия. А так да… Можно было бы сесть в стабе, заняться перепродажей, и будет нормально. Предположим, я сторговал один килограмм нодия по пять споранов за грамм, а ушел он по десять. Пять сотен споранов это… Это выручка, ради которой имеет смысл заняться торговлей, но… Это внешники!

Из Треблинки мы выдвинулись на следующее утро, и не одни, как предполагал я, а в составе отряда из двух десятков кое-как вооружённых американцев и трёх десятков безоружных женщин. Штык ожидаемо остался со своими новыми блатными друзьями в лагере. Под самую ночь, когда мы уже готовились к отбою, в наш барак заглянул Медведь с новым знакомым. Знакомого звали Габриэль Браун, и он был лидером местной англоязычной общины. Мой крестник в силу своей общительности познакомился с ними почти со всеми, а сейчас привёл Габриэля делать мне предложение, от которого я не смогу отказаться. Они хотели покинуть Треблинку и добраться до Зимнего. Стоило бы послать его с такими предложениями, потому что этот «лидер общины» мне сразу не понравился.

Почему? По большей части что-то мне нашёптывала интуиция. Разумная часть не желала связываться с политиком, коим мистер Браун являлся в своём мире. Он там был то ли мэром города, то ли губернатором. Но Медведю, договорившемуся о том, что мы будем выступать в качестве проводников, я не смог. Также немаловажным доводом было вознаграждение за спасённых женщин. Всего-то и нужно было доставить их до кластера Кадьяка, а дальше я неплохо изучил маршрут и представлял себе обратный путь.

Сразу после того, как я выпроводил Мэйсона, к нам заявился Гамлет собственной персоной, чтобы попрощаться, и предложил выделить десяток своих пацанов для сопровождения.

Предложение не было лишено смысла, если бы я был уверен в его «пацанах», а так терзали смутные сомнения, что сопровождающие сами начнут творить беспредел. Да и к Гамлету, если разобраться, доверия никакого я не питал. Поэтому я поблагодарил его и очень вежливо отказался под удивлённым взглядом Медведя и одобряющим – индейца. А на следующее утро мы двинулись в путь.

* * * * *

Мы втроём шли замыкающими в изрядно растянувшейся колонне. Так было проще – основная масса отправившихся с нами не выдержала темпа, заданного мной и Вождём.

Часть авангарда уже забиралась на сопку, когда я заметил яркие вспышки, разорвавшие серую хмарь северного дня. Грохот выстрелов, свист осколков и пуль настигли меня уже вжавшимся во влажный дёрн.

– Ложись! – заорал я во всю мощь своих голосовых связок, увы, с изрядным опозданием.

Миномётный боеприпас ахнул в нескольких метрах, нас засыпало комьями земли. В ушах зазвенело, а по голове словно с размаху долбанули молотком. На какое-то время свет в глазах померк. Когда же я пришёл в себя, пришлось для начала отплеваться от песка, прежде чем крикнуть:

– Медведь! Вождь! Целы?!

– Не ори! – ответил мне индеец, – Целы мы. Сам как?

– До свадьбы заживёт! – осклабился я резко, разом очнулся.

Из ушей и носа текла кровь. Отвратительный вкус живуна смыл металлический привкус с языка. Голова кружилась, подташнивало. Это мне неплохо прилетело. Контузия как она есть. Я повернулся, чтобы перекатиться за ближайшую кочку, и напоролся взглядом на стекленеющие глаза оторванной женской головы. Она заслонила меня своим телом. Крупный осколок стадвадцатимиллиметровой мины перерубил впереди идущей женщине шею. Я непроизвольно вздрогнул. Сколько уже видел изуродованных трупов? И таких, и ещё похуже, а всё никак не привыкну.