— А что? — вздернув подбородок, дерзила она не к месту.

Храбрилась, не догадываясь, что делает только хуже. Мне. А только потом уже себе.

Двинулся на Зорину, заставив ее попятиться назад и врезаться задницей в ворота. Еще полшага — и я сам врежусь в нее. Задавлю. Расплющу, не опомнившись.

— Я должен знать, с кем ты шляешься.

— Шляюсь? — пронзила меня возмущенным взглядом из-под белобрысых ресниц. Лицо ее вспыхнуло, окрашиваясь в мой любимый цвет. — А тебе какое дело до того, с кем я шляюсь?

Резонный вопрос. Впрочем, ответить на него мне было нечего...

— Ты была у него?

— Да! И что с того?

— И чем же ты там занималась? — процедил, чувствуя ее рваное дыхание, врезающееся мне в грудь. Близость, раздирающую нутро на ошметки.

Она боялась. Как обычно боялась меня, но никогда эта девчонка не опускала голову вниз. Всегда смотрела страху четко в глаза. До победного. До остервенения. Сводя тем самым с ума. Доводя до беспамятства. Порождая к себе ненависть. И безразличие ко всем другим телкам.

— Трудилась до седьмого пота! А тебе-то что с того?

Нервы опалил полыхающий внутри гнев. Сжег дотла. Обуглил последние крохи здравомыслия и выдержки.

Кулаки мои непроизвольно сжались в карманах. До хруста. До боли.

Задышал как свирепый бык, готовящийся задавить свою жертву, смести все на своем пути. Лишившись остатков разума, я неистово пнул то самое ограждение, которое несколькими минутами ранее молотил до изнеможения.

— Так трудилась, что не смогла привести себя в порядок? Хоть бы причесалась, что ли! А то мать сразу раскусит, что ее дочь трахалась до седьмого пота! Я же просек, и она просечет! — надрывно прогорланил на весь двор, что у самого в глазах потемнело.

А Лина только вздрогнула и руки сложила под грудью. Под охеренно сочной, мать ее, грудью.

Взгляд рефлекторно упал на ложбинку, очертил твердую "двойку", воссоздавая в памяти ярчайший образ моей "неприкасаемой девочки". Вплоть до мельчайших подробностей: до едва заметной родники вблизи розового соска, до редкого светлого волоска на хрупком теле.

Момент — и в паху задымилось. В штанах стало дико тесно. В собственном теле мне стало невыносимо тесно, что хоть волком завывай.

Черт! Нездоровая херня.

— Довлатов, у тебя как вообще с головой? — покрутила стерва у виска, возвращая меня в реальность. — Все в порядке?

— Нет. Не в порядке! — нервным движением сплел пальцы на задней стороне шеи и отошел от источника своей одержимости на пару шагов. Только бы не покалечить ее со злости. Из чувства несправедливости. Голода. — Давно уже не в порядке!

— Заметно! — прорычала, сморщив носик. Откусил бы его, чтобы впредь не морщила.

Досчитав до пяти и протяжно выдохнув, я привел нервы в порядок. В относительный порядок.

— Зачем номер ему свой дала?

— Затем, что он попросил! — вылетело легкомысленно из ее рта.

Дура! А если он в трусы к тебе залезть попросит, ты тоже согласишься? Дашь ему еще разок? Он ведь попросит!

На сей раз каким-то чудом я смог удержать себя в руках. Ничего не пнул, не ударил, не разбил — уже хорошо.

— И что же будет в восемь вечера? Снова отправишься к нему трудиться до седьмого пота? — хмыкнул, старательно проделывая в ней дыру налитым кровью взглядом.

Промолчи! Не отвечай ничего! Или ответь, что не пойдешь! Успокой меня, скажи, что передумала! Но не делай из меня монстра, с каким не сможешь справиться!

— Отправлюсь, конечно! Я же свободный человек, — злорадно она рассмеялась, задрав голову к небу. — Или для начала мне нужно спросить разрешение у тебя?

Секундная пауза. Хруст костей. Моих костей. Я едва ли пальцы себе не вывернул.