– И все же, – продолжал смаковать фиванские несчастья второй попутчик, – Эргин не прав. Я говорил ему об этом. Просто-напросто, надо было каждому фиванцу отрубить нос, уши и руки. Причем сразу. Вот это была бы справедливая дань!

Орхоменцы рассмеялись. Гераклу же было совсем не до смеха. В нем все клокотало. В миг позабыл он о своей любви, об Эрато и Афине и какое-то время присматривался пристально к одному из мечей. Когда повозка окончательно спустилась на равнину и пошла между зеленеющих колосьев, Геракл тихо и аккуратно вынул из ножен клинок и, убедившись, что не замечен, обратился к вознице:

– Ну-ка, останови!

Тот натянул поводья. Кони встали.

– Что случилось? – спросил возница, оборачиваясь, но в ответ получил удар меча так быстро, что обернувшийся мгновением позже его друг тоже не успел ничего поделать. Крики понеслись по равнине. Геракл некоторое время невозмутимо наблюдал, как корчатся от боли и истекают кровью только что ехавшие с важным царским поручением послы. У обоих орхоменцев были отрублены носы. Он бросил меч обратно в короб, и, ничего не сказав, направился в Фивы пешком.

Около полудня Геракл вошел в западные ворота Фив, в те же самые, которые он покинул ровно пятьдесят дней назад. Его возвращение не могло остаться незамеченным для горожан. Люди на улицах, особенно женщины, шарахались от него, он же продолжал идти и идти. Поползли слухи о явившемся в город духе в образе льва. Прорицатели предвещали беду, но говорили, что возможность избавиться от нее есть только если никто не покинет Фивы.

Все это прошло мимо юного героя. Вернувшись в дом Амфитриона, он заперся у себя в комнате; на стук в дверь и голоса домашних не отзывался. Предвидел ли он, чем обернется его расправа с послами Эргина? Видимо, да. Потому-то он и решил написать Эрато то самое письмо и послать его ей лишь в том случае, если дела действительно примут ожидаемый им оборот. Но если бы он убедился, что конфликт с Орхоменом разрешается миром, он забрал бы ее через несколько дней к себе. На благополучный же исход войны он не мог полагаться. Слишком плачевным было положение Фив.

Солнце еще не ушло за горизонт, когда уставшего Геракла стало клонить ко сну. Его ложе было убрано и приготовлено, будто ждало его возвращения, – об этом заботилась каждый день Алкмена. Он был несказанно счастлив ощутить его под собой снова. С улыбкой на устах вспоминал Геракл, каким большим показалось оно ему в тот день, когда его впервые внесли в его комнату. Это был целый мир! На нем можно было прыгать, кувыркаться и даже прятаться от родителей под покрывалом. Заказывая для сына ложе, дочь Электриона приказала вырезать на нем незамысловатый узор из щитов. Она хотела, чтобы щит Афины прикрывал его и во сне. Гераклу делалось необыкновенно сладко от этой мысли. С нею, с этой мыслью он усыпал. Назавтра ему нужны были силы.

Глава 2

Проснулся Геракл отдохнувшим и в хорошем настроении. Он гнал от себя всяческие дурные мысли и, пока выбирал себе одежду на смену, обдумывал что, как и кому он будет рассказывать о своих приключениях у Феспия. Но, увы, долгого отдыха его душе дано не было, и прервал его стук в дверь и взволнованный голос Амфитриона:

– Геракл, ради богов открой!

Геракл догадывался о причине прихода отца. Скрываться больше он не собирался, и потому открыл. За Амфитрионом стояли двое царских стражников с копьями. Только им после поражения Фив было позволено носить оружие. Геракл немного испугался при их виде, но быстро понял, что напрасно.

– Смотри, – восторженно сказал один из стражников другому, указывая внутрь комнаты, – тут и шкура!