Мы вышли на улицу. Рома почувствовал себя лучше, глотнув холодного воздуха.

– Где твоя машина?

– Там… – он махнул рукой куда-то в конец улицы.

– Ты так и пришёл в рубашке? – спросила Сэм. – Где твоё пальто?

– Не… не знаю… – Роман растерянно оглянулся в сторону бара. Сэм было направилась обратно, но я удержал её:

– Не суйся туда.

Снял своё пальто, накинул другу на плечи.

– Пошли уже, герой.

Мы подхватили его с двух сторон и повели прочь.

– Ты-то как сюда попала? – спросил я у девушки. – Тоже выпить захотелось?

– Нет, я по служебному заданию, – она улыбнулась. – Собираю материал для репортажа про Первый. Записала обзор, – Сэм коснулась пальцем левого виска, и я только теперь заметил, что к коже эластичной плёнкой был приклеен гиперчип, позволявший вести хронику всего, что она видит, слышит и чувствует. При просмотре этих материалов зритель воспринимает их так, будто пережил все события сам, во всей полноте.

– И как, не страшно было спускаться сюда? – удивился я.

– Страшно. Но я знаю этот район – мы раньше здесь жили.

Арчи был припаркован за углом. Мы уложили Рому на заднее сиденье. Он то и дело твердил, что всё нормально, и он в состоянии вести машину, но я запретил моему другу даже думать об этом. Сел за руль сам, включил автопилот.

– Жаль его, – тихо сказала Сэм. – Он вспоминает много плохого.

Я не знал, что на это ответить. Молча взлетел и повёл машину в сторону Роминого дома.

– Спасибо тебе, – сказал я. – Не окажись тебя в баре, он бы там до сих пор сидел.

– Думаю, Рома бы выкрутился, – улыбнулась Сэм.

Мы сидели за столом в его ячейке и пили чай. Сам Роман лежал в своей чудовищной кровати и, наверное, уже видел десятый сон.

– Папе повезло с друзьями, – задумчиво произнесла девушка.

– Я думаю, с детьми ему тоже повезло, – в том же тоне отозвался я, несколько смущённый её словами.

– Нет, я редко с ним вижусь, – Сэм грустно улыбнулась. – Мне кажется, я всегда его бросаю. Моя работа…

– Но он очень радуется, когда видит тебя. Он тобой гордится и прекрасно понимает, что тебе нужно жить своей жизнью.

– Не будем об этом. Расскажите лучше о себе, Тал, – внезапно попросила она и пытливо взглянула мне в лицо. Я почему-то покраснел, как мальчишка.

– Какой из меня рассказчик…

– Папа говорил, что вы добрый, смелый и честный.

– Он переоценивает меня, – я окончательно смутился.

– Тогда расскажите, – Сэм дотронулась кончиками пальцев до моей руки и лукаво улыбнулась: – Я вестница. Я не отстану.

– Что ж… – я задумчиво уставился на блестящую столешницу, в которой отражался точечный синий свет ночного освещения. – Знаешь, есть давно устаревшее слово «архивариус». Думаю, оно описывает не только мою профессию. Приходя на работу, я запоминаю всё важное, что происходит в нашей фирме, и раскладываю по полочкам в отчётах. Но, возвращаясь домой, даже отключив мозгочип, я всё равно продолжаю запоминать. Хроника жизни пробегает перед моими глазами, а я – не режиссёр и даже не механик. Я – всего лишь плёнка… – я нервно рассмеялся, не глядя на свою собеседницу. – Когда я один, ничего не происходит, во всяком случае, такого, что можно было бы сохранить. Пустая квартира, электрические рассветы, этот вечный сигаретный дым и собственная тень на стене…

Сэм молчала, и мне показалось, что она не понимает. Но остановиться я уже не мог.

– Я всё время ухожу от этого, – продолжал я. – На работе я подключаюсь к камерам наблюдения и слежу за руками хирургов, которые творят чудеса своим умением. Я чувствую себя сопричастным, пусть даже я ничего не сделал. И когда мы… когда что-то происходит, например, твой отец приходит, или Рома заваливается ко мне домой с предложением что-нибудь устроить… тогда я не чувствую себя бесполезным. В такие моменты мне кажется, что я действительно становлюсь кем-то… – я опустил голову и уставился на свои руки.