Да она сумасшедшая!

Я, кажется, тоже.

На мне все еще эта несчастная мокрая тряпка, в которую превратилось полотенце, и на голове бесформенные влажные волосы. Чучело, одним словом.

— Елки-палки, — бубнит этот Филипп, поднимая огромную ель с пола.

Ему удается ее выровнять, вернуть ей первоначальное вертикальное положение. Правда, выглядит елочка, мягко говоря, хреново.

Пышная, но, потеряв большую часть украшений, она кажется скудной.

— Вроде бы цела, а вот игрушкам точно хана, — почесывает он свой щетинистый подбородок.

— Это ты елку здесь соорудил?

Он считает ненужным отвечать на мой вопрос.

Интересно, чем он подкупил мою мать?

Внешностью? Вероятно.

Голосом? Тоже вариант.

Манерой поведения? Так-то он ведет себя не лучше свиньи, и с общением у него совсем беда, зато в остальном...

— В чулане есть игрушки моего детства. Можно ими нарядить елку заново, — зачем-то предлагаю ему, и осекаюсь.

Он опять смотрит на меня своим взглядом из-под бровей, отчего мне хочется прикусить свой язык.

— Не смотри на меня так, — предупреждаю, грозя пальцем.

— Как?

— Как будто хочешь первым делом выгнать из... дома.

Проводит рукой по волосам, напрягая мышцы. Я заворожено слежу за этим движением. Затем смещаю свой взгляд на крепкий голый торс.

Ёшкин кот.

Мне нужно срочно уезжать отсюда, иначе...

— Метла знаешь где? — выдергивает он меня из забытья.

Моргаю несколько раз, проигрывая заново его фразу.

— Ч-что? Какая метла?

— Обыкновенная, на которой ведьмы летают.

Усмехается едко.

— Давай прибери тут...

— Сейчас, только все брошу, — при этой фразе он лыбится шире.

Деловой, какой! Дом-то теперь его. Пусть сам тут шваброй машет.

Но, честно говоря, не смешно. А плакать хочется.

Сколько он заплатил матери, что она прям вся растаяла перед этой горой тестостерона и согласилась продать наш райский уголок?

Сколько? Узнаю же...

Опустив кота на пол, и игнорируя его реакцию, двигаюсь к елке, чтобы оценить масштабы погрома. Внезапно острая тупая боль пронзает босую стопу.

— Ай! — пищу, хватаясь за ногу, но успеваю другой рукой удержать болтающееся на себе полотенце.

— Осторожно! Здесь же осколки от елочных игрушек, — слышу строгое замечание в свою сторону.

Лучше бы помог мне, а то стоит и протыкает насквозь недовольным взглядом.

Боже, как я умудрилась вляпаться во все это?

Жалею себя, и одновременно плюхаюсь на диван, держась за стопу.

— Дай посмотрю, — он уже рядом, вибрирует своим хрипловатым голосом и прикасается к моей ноге.

Внимательно осматривает, трогая подушечкой пальца рядом с порезом, пока я не дышу.

— Так болит? — нажимает.

— Не очень.

— А так?

— Покалывает немного.

На самом деле, ничего не чувствую, кроме древесного аромата его одеколона, обволакивающего мои ноздри.

— До свадьбы заживет, — делает вывод и встает с колен, на минуту лишая меня своего присутствия. — Где здесь аптечка?

— На кухне, в одном из шкафчиков... — мямлю как дура, потому что не могу оторваться от его глаз.

Они хамелеоны? То синие, то зеленые. Не разберу.

— Сиди, я за перекисью, — чувствуется, он раздражен.

— Угу, — провожаю это скульптурное тело, пока оно не исчезает за дверью.

И что мне теперь делать? — погруженная в свои мысли, проговариваю вслух.

Смотрю в одну точку перед собой, туго соображая, как быть дальше. Остаться я здесь не могу. На каких правах? А еще за окном метель поднялась как назло.

Мама, мама, ну, какого лешего ты...

— Выпрями ногу, — уже опять возле меня обдает теплом своего тела.

Я немного шугаюсь, но делаю, как он велит.

— Ш-ш-ш. Щипит, — скулю.

— Потерпишь, — говорит резко, но тут же дует на ранку с такой заботой, что у меня все плывет перед глазами.