– Хорошо, Джорди, – сказал костолом, – «азиатский мул» – понятно. А вот почему «сиракузский бычок »?…

– Не знаю, – ответил Ноланец. – Но, как бы там ни было, а предсказание тетки Альфонсины в отношении тебя сбылись…

– С тобой она тоже оказалась правой.

– Почему?

– Ты точно бы стал первосвященником… Вон какие книги написал! Да вот бес, видимо, попутал. Рехнулся… Против церкви и Бога пошел…

– Против церкви – да! – согласился узник. – Но не против Бога. Господь учит жизнью, а церковники – словом. А слово – от лукавого. Оно лишь отражение образа правды. Но не правда!.. Ибо кто кроме Него может судить?! Кто кроме Него может сказать ее?!.. Никто!.. Понтифика устраивают догмы невежд. Понтифику претит наука. Хотя наука – одна из дорог к Господу нашему…

– Папа – наместник Бога на земле! – перебивает еретика дознаватель.

– Брось, Джузи! – отмахнулся Ноланец. – Подумай, веришь ли ты в Божье рукоположение на это ничтожество?!

– Замолчи, Джорди! – кричит Джузеппе, – Ты свихнулся от книжных наук…

   Ноланец громко, по деревянному хохочет.

– А знаешь что сказал настоящий Наместник, которого мы называем Спасителем?.. Он сказал слова от Господа нашего, вдохнувшего в души людские жизнь. И были они такими…

   Хотя нотарий сидел далеко от двух спорящих между собой братьев, он отчетливо представил себе, как Ноланец, прикрыв глаза, и, приложив дрожащие персты ко лбу, напрягая память, говорит:

   « Отпуская каждому меру своего времени, даю ощущение самих себя и всего, что окружает вас. Но не даю понимание самих себя и всего созданного Мною. Ищите себя. И вы придете ко Мне.»

– Ересь!… Ересь!…– взвился дознаватель.

   Ноланец, однако, пропуская мимо ушей, напитанные ужасом возгласы брата, продолжал:

– Это сказал настоящий Наместник. И он есть. И рукоположен он Господом нашим… Со дня жития нашего.

– Страшна твоя ересь, брат! Ты богоотступник, потому что не веришь в святое писание, – в смятении лепечет Джузеппе.

– Что такое вера, Джузи?.. Она проста как вода. Как воздух. И покоится она на двух вещах. Первое – «Бог есть!» Второе – «Есть Божий суд!» А когда начинают объяснять каков наш Бог и чему Он нас учит… Тут уже религия. Она от лукавых святош… Да будет тебе известно, что идолы, сотворенные нами – Папы, дожи, короли и смутьяны – мечтают, чтобы их паства и подданные думали одинаково. Так, как хочется им.

   Ноланец перевел дух.

– Эти слова, кстати, принадлежат не мне, а Часовщику, Часовщику мира земного…

– Ты с ума сошел, Джорди… Опять Часовщик!.. Сатана, что ли?!…

– Нет сатаны, брат мой возлюбленный, – тихо, с терпеливостью мудрого учителя проговорил он и также негромко, вкладывая в каждое слово могучую силу внушения, продолжил:

– Над всем сущим – один Всевышний. Я это знаю потому, что все это видел. И потому, что прожил не одну жизнь… Это говорю я, твой брат – Джордано Бруно из Нолы…

– Знаю…– начал было Джузеппе, но властный голос Ноланца осадил его.

– Не перебивай! Я разговариваю не с тобой. Я говорю Слушающему нас… Ты сейчас уйдешь, юноша. У тебя будут мои бумаги. Сохрани и донеси их…

– Джорди! Джорди!… Что с тобой? Мы с тобой здесь одни, – бросившись к узнику, стал успокаивать его Джузеппе.

– Нет, не одни, – отбиваясь от крепких рук брата, выдохнул Ноланец.

   «Неужели,– подумал нотарий, – там еще кто есть?» И в это время он услышал, как кто-то с вороватой осторожностью открывал наружную дверь, которую он непредусмотрительно оставил не запертой. В приоткрытую щель просунулась острая рожица Паскуале.

– Закройте дверь, Паскуале! – потребовал он. – Вы мешаете мне.

   А горбун, словно не слыша, шел уже по коридору, приближаясь к «сучьей комнате». Он шаркал кривыми ногами и вертел лисьим носом. Нет. Его сюда ни в коем случае допускать было нельзя. Тополино быстро собрав бумаги, вышел навстречу горбуну.