Тем не менее я к крайностям не готова, как и мой коллега T, который входит в офис только закутавшись с ног до головы: одноразовые антисептические перчатки защищают от бацилл, которые поджидают свою следующую жертву на дверных защелках, кнопках в лифте, клавиатурах и телефонных трубках. Его ответ на мой вопрос, какого черта это все значит и не свихнулся ли он окончательно (T обрызгал меня антибактериальным средством, после чего я расчихалась – до этого лишь солнце щекотало мой нос, теперь же едкое дезинфицирующее средство жгло его слизистую…): «Менятынезаразишь. НЕМЕНЯ». С тех пор как T начал носить профессиональный респиратор, в котором в принципе можно было бы выжить после бактериологической атаки, его ответы едва ли были понятны. Возмущаясь, я потопталась в его дезинфицирующей ванночке, которую T поставил прямо перед своим клинически чистым кабинетом.

К счастью, свой кабинет я делю еще с несколькими коллегами, так что я смогла дать волю своему возмущению. К сожалению, это не вызвало у них особого интереса. Только коллега B поднял на меня взгляд, но лишь для того, чтобы сразу отвести его к потолку и закапать в свои глаза противовоспалительные капли. Другие коллеги лишь подолгу пялились в одно и то же место на экране, сжимая в одной руке мышь, в другой – носовой платок и соображая не просто медленно, а по-настоящему туго. Их грудные клетки тяжело вздымались, и это громыхание звучало устрашающе даже при дневном свете. Коллега L тихо свистнула заложенным носом. Я сглотнула. Мне кажется или у меня начало першить в горле?

В прошлом, когда уверенность в надежности своего рабочего места была еще достаточно велика, в офис приползали только те больные, которые считали себя «незаменимыми». Ведь всего пара дней их отсутствия с легкостью продемонстрировала бы, что это не так, и это погрузило бы их в куда более глубокий кризис, чем любой грипп. Всех остальных вы бы снова увидели лишь тогда, когда температура действительно спала, а фраза «не волнуйся, я больше не заразен» не была бы невинной ложью.

Однако сегодня многие думают, что больше они не могут себе позволить нечто подобное. Коллега K, например, далеко не только в лихорадочном бреду говорила о том, что уже слышит топот ног хорошо образованного подрастающего поколения, которое с радостью займет ее место, будь оно достаточно долго вакантным. Или достаточно часто.

И действительно. Когда она оборачивалась, она видела за стеклянными офисными дверьми стажеров B, R, U и T, которые занимали спринтерскую позицию всякий раз, как коллега K лишь приподнималась со своего места и, таким образом, наконец-то его освобождала.

Поэтому K получала от врача не больничные, а уколы. Допинг-контроль она бы, конечно, не прошла, но к происходящему все равно относилась спортивно: пришла на работу на ватных ногах, выставила на своем столе полукругом настойки, таблетки и носовые платки и хрипло ответила на мой не из праздного интереса заданный вопрос о том, не лучше ли ей в таком состоянии оставаться в постели, словами: «Ой, да это просто кашель».

И это в один из редких моментов, когда, за исключением K, все в комнате были абсолютно здоровы; закроем глаза на легкое жжение в носовых пазухах и болезненные пульсации в черепе, которые уже успели стать для нас нормальным состоянием.

Когда коллега К поплелась в туалет, чтобы там в течение получаса прислонять свой горячий лоб к прохладному кафелю, я широко распахнула окна (мы еще не работали в современном офисном здании с кондиционерами, где проветривание было запрещено в силу того, что это самая любимая тема для споров). Затем я распылила дезинфицирующий аэрозоль, изъятый у коллеги T. Я отвлекла его тем, что уронила на его стол документы после того, как осторожно на них покашляла.