Ей вспоминаются те времена в самом начале их отношений, когда они встречались, и потом, когда только поженились, когда он прикасался к ней или даже просто проходил мимо и она чувствовала это. Чувствовала всей кожей. Магнетическое, электризующее тепло его прикосновения. Эту незримую, магическую, химическую связь. Куда все это ушло?

Когда был сделан этот снимок, он уже изменял ей. Бет зажмуривается и сглатывает, пытаясь сохранить самообладание. Что чувствует Джимми, когда прикасается к Анжеле? Чувствует ли он незримую, магическую, химическую связь? Чего ему не хватает, когда он прикасается к Бет? То есть когда он к ней прикасался. Она открывает глаза и отступает назад, окидывая взглядом всю стену – семейные портреты за семь лет и их с Джимми черно-белое фото со свадьбы. Смотрит на их улыбающиеся лица – ее собственное, ее мужа, ее дочерей. Ее счастливая семья. Ее жизнь. Она стискивает зубы и смаргивает слезы. Ее жизнь – один сплошной обман.

Бет поправляет две фотографии, которые висят слегка неровно, возвращается в спальню и забирается обратно в постель. В постели хорошо. В постели безопасно.

И не надо думать, что надеть. На ней заношенная розовая фланелевая пижама в катышках. Это самая яркая ее вещь. Надо пойти в «Солт» в пижаме. Она произведет на всех убойное впечатление. Только не совсем того рода, какого ей хотелось бы.

А какое впечатление она хочет произвести? Да она предпочла бы не производить вообще никакого, отправиться туда под маскировкой, нацепив парик и темные очки, чтобы можно было все видеть, оставаясь при этом незамеченной. Но в то же самое время она рисует в своем воображении картины, как заявляется туда и привлекает к себе всеобщее внимание. Она входит в зал обольстительной походкой, уверенная в себе и сексуальная (в рамках хорошего вкуса, ни в коем случае не вульгарно), выглядит, как минимум, получше Анжелы – задача нелегкая, учитывая, что она понятия не имеет, как выглядит Анжела. Ее приводит в ужас мысль о том, чтобы дать этой женщине хотя бы малейший повод испытать еще большее чувство собственного превосходства над Бет, чем она, вероятно, уже испытывает. К несчастью, если смотреть на вещи реалистично, шансы на то, что именно так и случится, более чем высоки. Бет не чувствует себя ни уверенной, ни сексуальной. И обольстительной походкой она не ходит никогда. Она смотрит на свой жалкий гардероб, поворачивается на другой бок, закрывает глаза и натягивает одеяло до подбородка.

Перед ее закрытыми глазами мелькает картина, как Джимми, смешивающий мартини, застывает с бутылкой в руке, сраженный зрелищем того, как она обольстительной походкой входит в ресторан в сопровождении своих подруг. Она представляет, как он отводит ее в сторонку и говорит, что чувствует себя последним идиотом, что ушел от нее. Она воображает, как он умоляет ее принять его обратно прямо там, за барной стойкой, на глазах у Анжелы.

Эта срежиссированная Бет мысленная сцена разыгрывается у нее в голове, и она улыбается. Она даже в красках представляет себе вымышленную Анжелу, раздавленную и потерпевшую поражение, с гладкими черными волосами, густыми бровями, кричащим макияжем и в обтягивающем платье из спандекса (вульгарная сексуальность). Единственная, кого она никак не может представить в этой маленькой фантазии, это она сама.

«Черт побери, что же мне надеть?»

Ей приходит в голову, что она как минимум раз в неделю сталкивается с этим нелепым вопросом с другой стороны, с Софи, своей тринадцатилетней дочерью, которая уже на всех парах входит в подростковый возраст. Обе младшие девочки, полностью экипированные и готовые выходить, стоят и ждут перед дверью, а Софи, полуодетая и в слезах, все еще психует в своей комнате посреди разбросанной одежды. «Я никуда не пойду! Мне совершенно нечего надеть!»