Город встретил меня многочисленными огнями, освещавшими пустынные, будто полудремой охваченные улицы. Кое-где попадались редкие прохожие: работники, спешащие домой после вечерней смены, или подгулявшие кутилы. Один гуляка на каком-то повороте чуть было не попал мне под колеса. На свободной дороге, радуясь отсутствию ГИБДД, я немного превысила скорость, а он шел по краю тротуара и периодически выпадал на проезжую часть. Когда наши с ним пути пересеклись, мужик даже не понял, что произошло, и только резкий скрип тормозов заставил его оглянуться. Услышав музыку, доносящуюся из открытого окна моей машины, пьянчужка стал приплясывать, не уходя с дороги. Не выдержав, я приоткрыла дверь и во весь голос тоже запела:
– Эй, миленький, куда ты котисся? Под колеса попадешь, не воротисся!
Гуляку это только раззадорило, и, весело прикрикнув: «Эх, ма!», он стал еще резвее приплясывать, звучно притопывая ногами и захватывая все большую часть мостовой. Громко хлопнув дверью, я объехала его… по тротуару, наградив не самыми лестными эпитетами.
Подъезжая к Кириному дому, я выключила музыку, чтобы настроиться на серьезный лад. В тревожном предвкушении предстоящего разговора я один раз коротко нажала на звонок у двери Кирьяновых. Долгое время не было ответа, но потом послышались тяжелые мужские шаги, позвякиванье связки с ключами и недовольное бурчание.
– Кто? – хрипло спросил Киря из-за двери.
– Кирь, это я, Таня, – ответила я тоном, каким обычно разговаривает с родителями прилично опоздавшая с улицы девица. Так, мне казалось, легче расположить Кирьянова к общению.
– Чего еще такое?! – воскликнул он и стал открывать дверь. В его голосе чувствовалась тревога за меня, и мне это льстило.
Дверь вот-вот должна была открыться, и я поспешила принять виноватый вид.
– Что случилось? – спросил Владимир, как только я переступила порог.
С прищуренным одним глазом, высоким хохолком торчащих волос на макушке и в невероятно широких семейных трусах дико-яркой, кричащей расцветки, Киря выглядел сногсшибательно. В таком виде он ну никак не походил на подполковника милиции, грозу местных бандитов.
Слегка дернув Кирьянова за штанину или, вернее, за трусину, я, прыснув, спросила:
– Новый фасон?
– Да пошла ты! Говори скорее, в чем дело!
Владимир снял с веревки, протянутой через всю прихожую, махровый халат, принадлежащий, судя по крою, его жене, и, накинув его на себя, побрел на кухню, шаркая тапками. Я последовала за ним.
– У-а-а-а, – звучно зевнул Киря и зажег газ. – Чай, кофе?
– Ты же знаешь.
Кирьянов лениво открыл один из навесных шкафчиков и достал оттуда кофеварку.
– Думал, ради исключения среди ночи-то откажешься от своего излюбленного напитка.
– Кофемана могила исправит, – ответила я и более серьезным тоном спросила: – Помочь можешь?
– Опять дело?
– Угу, – произнесла я, хрустя сухариком, который достала из вазочки, стоящей на столе.
– Влипла во что-нибудь?
– Не-а, людям помочь надо, соседям.
– Иванова, да ты обнаглела! Вламываешься среди ночи, да еще и без повода! – возмущенно воскликнул Владимир.
– Почему без повода? С поводом! Там мужик голый.
– Кто?
– Голый мужик.
– Где?
– Там, у моих соседей.
– Ты издеваешься? – Киря выкатил глаза так, что стал похож на рака. – Ты заявилась, чтобы позвать меня отлавливать какого-то голого придурка в квартире твоих соседей?
– Вов, успокойся. Ты не понял. Он голый, конечно, и, вполне может быть, придурок. Только ловить его не надо.
– А что тогда?
– Его уже кто-то поймал. Он мертвый. И в этом мы должны ему посочувствовать. А еще больше моим соседям, которые совершенно неожиданно обнаружили труп в своей собственной квартире и теперь, ввиду некоторых обстоятельств, рискуют оказаться без вины виноватыми.