Они вышли из кинозала. В развлекательном центре было уже мало народу, но домой не хотелось.

– Пойдем зайдем, – толкнула Ксюша в бок Алевтину.

Бутик с модной одеждой подмигнул сияющей витриной, женщина на кассе равнодушно взглянула и уткнулась обратно в смартфон. На лбу у девочек большими буквами сияла надпись: «Мы только посмотреть, мы ничего не купим».

Ценники нахально ухмылялись Алевтине, так, что она невольно отводила глаза, будто нечаянно заглянула в чужую примерочную.

И тут они увидели его. Молодой человек из пластамассы, но совсем как живой, в модной толстовке и стильных брюках смотрел на них, не надменно, а будто наоборот, скучал и ждал, кого порадовать красотой.

– Классный какой, – прошептала Ксюша, осторожно прикасаясь к толстовке.

– Да, видно, что настоящая вещь, не реплика, – согласилась Алевтина.

– Я не про кофту. Парень, смотри, какой он обалденный.

– Ксюш, это, вообще-то, манекен.

– Я в курсе, – Ксюша продолжала прикасаться к толстовке и иногда к манекену, будто на всякий случай проверяла – точно не живой?

– Вот почему, скажи мне, – продолжала Ксюша, – почему в жизни таких не бывает?

– Как не бывает? А мы сейчас с тобой два часа в 3-Д очках на кого пялились?

– Так, то не в жизни, то в кино. А у нас, вот здесь, у нас, не бывает таких. Не бывает их, понимаешь? Все какие-то обычные.

– Да сдался тебе этот манекен, – сказала Алевтина и вздохнула. Уж Ксюше ли жаловаться. Обычные у нее. А у Алевтины никакого нет и не было, а уже третий курс заканчивает. Потому-что такие, как Алевтина, они не в тренде.

Она вспомнила вчерашний разговор с матерью.

– Мама, почему я такой колхоз, – говорила она, глядя в зеркало.

– С чего это колхоз? Ты такая стройненькая.

– Ну и что фигура. А лицо, ты лицо мое видела? Колхоз.

Да, с фигурой проблем не было. Алевтина была из тех, про кого говорят: «Жрешь и не толстеешь? Точно ведьма». А лицо, мягко говоря, подкачало. Губы толстые, нос толстый, глаза маленькие.

Никакой макияж, никакие татуажи не спасали положение. Даже визажисты не спорили с ней, когда она начинала им ныть «у меня лицо никакое, мне ничего не поможет».

– Да что ты заладила, колхоз, колхоз. Ну хорошо, мы с папой в деревне выросли, колхозники мы, выходит. И бабушки, и дедушки, все из деревни. И что, я тоже колхоз? Мы с твоим отцом тридцать лет душа в душу, он до сих пор мне цветы дарит, так что, по-твоему, притворяется?

– Ну мам, ты красивая, и бабушка, вы другое дело, – Алевтина провела рукой по черно-белой фотографии с бабушкиной свадьбы. – А я даже сама не пойму, в кого я такая.

– Зато ты стройная, ножки вон хорошие. Не бросила бы танцевальный, сейчас бы уже примой была.

– Мам, кстати, ты помнишь Юру? Ну с которым я в паре танцевала.

– Помню, конечно.

– Гляди! – Алевтина стала листать в телефоне картинки. – Он же фотомодель теперь, в агентстве работает, для рекламы снимается.

На фотографиях был Юра, красивый, неземной, пронзительные глаза из-под густых бровей.

– Ну и что хорошего, парень-модель? Ну ты посмотри, в нем ведь живого ничего нет, будто искусственный. Настоящего в нем нет, характер где? Знаешь, был у нашей тети Оли. Такой же вот. Манекен.

– И что?

– И то. Бросил ее одну с ребенком через год после свадьбы.

– Да при чем тут это. Нельзя всех под одну гребенку.

Вот еще, из-за одной тети Оли отбирать у девчонок мечту. Алевтина не слушала такие предрассудки. Но с Юрой, на всякий случай, переписку сократила до вежливого «Привет-пока».

– Глупости ты говоришь, колхоз. У тебя естественная, натуральная красота, а ты этого не понимаешь. А парень не должен быть манекеном, парень должен быть настоящим. Как там сейчас говорят? Бруталом. И вообще, у тебя экзамены на носу, иди готовься.