Здесь тоже использовано все пространство: мостик обшит бамбуком, и внутрь, между свай, уложена всякая всячина, вроде запасных канатов или мотора к «Зодиаку», надувной лодке, – все то, что мы уже, по своему обыкновению, начали понемногу отсюда убирать и перемещать.

Что еще? Еще за кораблем на длинном канате болтается буй – чтобы упавший в воду имел шанс поймать убегающий «Ра» за хвост.

На этом экскурсия завершается.

Островок размером двенадцать метров на пять, клочок соломы посреди океана, гладкого и недвижного в эти часы, как озеро, – и на островке восемь мужчин, уже малость небритых (кое-кто принялся отпускать бороду), слегка оглушенных пережитой трехдневной передрягой и отнюдь не теряющих бодрого расположения духа.

Помню, в прошлом году я с торжеством записал в дневнике: «Сегодня – первый ленивый день на “Ра”!» – это случилось уже где-то к середине пути, после изнурительной возни с веслами, а верней, с их обломками, после штормов, после мыса Юби, – нынче передышка настала значительно раньше.

Передышка, впрочем, весьма относительная.

Раньше по наивности представлялось: плыть – значит рулить понемножку, поглядывая вдаль. Оказывается, плыть, во всяком случае, на папирусе, – это непрестанно что-то приколачивать, надвязывать, разбирать, сортировать, переносить, словно мы переехали в новую квартиру и никак не можем устроиться.

Нужно, например, попробовать собрать и испытать резиновую лодку «Зодиак». И вот она разложена на площадке хижины и начинается решение головоломки: какая деталь куда вставляется. Инструкция, естественно, куда-то засунута или вообще оставлена в Сафи. Вариантов множество, страсти кипят, собирается консилиум. Норман, как самый сведущий, приглашен персонально, он долго прикидывает так и этак, щурится и наконец пожимает плечами: требуется поразмыслить, вернемся к этому вопросу завтра, со свежими силами.

А пока назрела необходимость разобраться с трапом, ведущим на мостик, – почему бы не перенести его с левого борта на корму?

Не успели покончить с трапом, как зовет встревоженный Норман: он заметил серьезный непорядок – рей перетирает канаты, которыми стянуты вверху две ноги мачты. Это уж совсем ни к чему! Мачта может распасться, развалиться и рухнуть! Нужно что-то придумать, ломаем головы, потом долго-долго ищем кусок кожи для прокладки. Кожи не находим, решаем заменить ее фанерой. Теперь, когда нет ветра и парус безжизненно висит, рей трется о фанеру с противным скрежетом, но зато снасти останутся целы.

Так и живем. В непрестанных хлопотах, занятые тысячей вроде бы пустяковых дел, а попробуй пренебречь хоть одним – начнется цепная реакция, как в балладе про гвоздь и подкову: лошадь захромала, командир убит, конница разбита, армия бежит, и так далее, чем дальше, тем печальней.

Кое-кто, читая эти строки, будет разочарован.

Он предпочел бы, возможно, чтобы отсвет подвижничества падал на любые наши поступки, чтобы сознание высокой научной миссии помогало нам драить кастрюли, чтобы ежеутренне и ежевечерне, собравшись на юте, мы хором провозглашали здравицу проблемам древних трансокеанских связей.

Не было этого!

Клятвы обесцениваются, если их без конца повторяют; что касается нас, то мы поклялись однажды и навсегда, ступив на палубу «Ра», а дальше, не произнося громких слов, просто старались доплыть и выжить, ибо в этом, в конечном счете, и заключалась суть эксперимента. Фритьоф Нансен, зимуя на «Фраме», не забывал о благородных целях и задачах своей экспедиции – но на страницах его дневника нет высокопарных излияний. Зато там есть подробные описания обеденного меню…