Активация началась.

Темнота, свет, снова темнота, ночь. Мимо, по вымощенной камнем улице, проехала пролетка запряженная лошадьми. Люди суетливо бегали, кто-то кричал и просил о помощи, а кто-то отбивался от оборванцев-грабителей. За спиной раздался взрыв – это, с именем Богини, крейсер выстрелил во тьму, просигналив обратный отсчет времени, последних дней Российской империи.

И снова – что-то пошло не так.

Его виски горели, мозг плавился. Невыносимая боль поселилась в груди, словно тот кол, что вбивали ему два века тому назад. Желудок свело – он бурчал, ругаясь и поторапливая быстрее принять пищу. Синяя, со слегка серым оттенком кожа шелушилась, источая зловонный запах мертвеца.

– Европа… цивилизация… – ругался упырь, идя по улицам Лондона, шатаясь, из стороны в сторону, от слабости. Кто-то вылил помои на улицу, из окна второго этажа, обрызгав сапоги путника. – Да вы гадите на улицы! – Крикнул он, продолжая бурчать себе под нос: – вот вам и чума «немытая Европа». Приехали бы к нам, в Россию – мы бы вас в баньку, да веником, веником… вот, там бы всех вшей из вас повыгоняли, да научили бы в отхожие места ходить.

Ноги заплетались, путник споткнулся, чуть было не упав лицом в лошадиный навоз.

Разве об этом он мечтал, принимая вечную жизнь от самой богини смерти семьсот лет назад? Разве ради этого он обучался колдовскому делу славян на протяжении тридцати лет, сызмальства?

– Чертова чума! – Не успокаивался упырь. Он облокотился на дверь одного из домов, за которой лишь были слышны тихие разговоры и осторожный скрип половиц. – Из-за этого недуга ни кого не встретишь, ни кто и в дом не пустит.

Свернув на одну из улиц, что выходила к реке, он увидел огонь.

Пламенные языки вырывались из окон, ломая хлопками стекла.

– Чумных жгут. – Обрадовался он. – Вот тебе и кровь святая.

Взяв себя в руки, ровным шагом, упырь направился к месту пожара.

Уже приближаясь, он натянул на голову капюшон плаща так, чтобы лица его видно не было.

У дома стояла толпа зевак, «вот что их может выгнать со двора – подумал упырь – надо запомнить». Он втиснулся промеж людей, забывших о злом недуге, что поедал Европу.

– Что случилось? – спросил упырь, рядом стоящего молодого, с напудренным лицом и раскрашенными щеками, человека.

– Говорят, что дочь закашляла, – не оборачиваясь, начал рассказ, напудренный в светском платье, зевака – так Джон дом и запалил, чтоб чума дальше не пошла. Он внутри заперся – слышите?

В верхней комнате дома раздался женский крик – женщине было больно. Огонь охватил уже весь дом.

– Молчи дура! – Послышался грубый, с хрипотцой, какая бывает у старых моряков, мужской голос. – Людей спасаем!

– Ну и спасай – а меня отпусти. – Отвечала женщина.

– Я тебе рот заткну. – Зазвучал вновь голос Джона, после чего раздался выстрел, и все стихло, лишь треск горящих досок и стекла.

– А вы сами – местный? – Спросил упырь у молодого человека.

– Да. – Ответил тот и посмотрел на собеседника. – А что у вас с лицом? – Отшатнулся он.

– Не извольте беспокоиться. – Вкрадчиво произнес живой мертвец, и поманил «напудренного зеваку» за собой. – Я только что из России. Видно на корабле укачало, да и кожа у нас, у русских, другая – мы же северный народ.

– О, да. – Согласился «напудренный зевака», будто имевший множество знакомств с людьми из той страны.

– Вы бы не могли меня проводить? – Взяв под руку молодого человека, упырь повел его прочь от величайшего, для этих мест, зрелища. – Я к вашим королевским особам, с визитом, от самого Царя Батюшки. Понимаете?

– Да, конечно. – Глаза «напудренного» засияли, когда в ладони покойника блеснула, в отражении луны, золотая монета. – Простите, – поклонился он, и, взяв монету, продолжил: