– Здравствуйте, сказал Николай Александрович, протягивая мне руку. – Благополучно доехали?

– Благодарю вас, хорошо, – ответил я, протягивая свою руку.

– Как здоровье Александра Федоровича Керенского? – спросил бывший царь.

В этом вопросе звучала какая-то неподдельная искренность, соединенная с симпатией, и даже признательность. Я коротко ответил и спросил о здоровье бывшего царя и всей его семьи.

– Ничего, слава богу, – ответил он, улыбаясь.

Надо заметить, что бывший царь во все время нашей беседы улыбался.

– Как вы устроились и расположились?

– Недурно, хотя и есть некоторые неудобства, но все-таки недурно, – ответил бывший царь. – Почему нас не пускают в церковь, на прогулку по городу? Неужели боятся, что я убегу? Я никогда не оставлю свою семью.

– Я полагаю, что такая попытка только ухудшила бы ваше положение и положение вашей семьи, – ответил я. – В церковь водить вас будет возможно. На это у меня имеется разрешение, что же касается гулянья по городу, то пока это вряд ли возможно.

– Почему? – спросил Николай Александрович.

– Для этого у меня нет полномочия, а впоследствии будет видно. Надо выяснить окружающие условия.

Бывший царь выразил недоумение. Он не понял, что я разумею под окружающими условиями. Он понял их в смысле изоляции – и только.

– Не можете ли вы разрешить мне пилить дрова? – вдруг заявил он. – Я люблю такую работу.

– Быть может, желаете столярную мастерскую иметь? Эта работа интереснее, – предложил я.

– Нет, такой работы я не люблю, прикажите лучше привезти к нам на двор лесу и дать пилу, – возразил Николай Александрович.

– Завтра же все это будет сделано.

– Могу ли я переписываться с родными?

– Конечно. Имеются ли у вас книги?

– Даже много, но почему-то иностранные журналы мы не получаем – разве это запрещено нам?

– Это, вероятно, по вине почты. Я наведу справки. Во всяком случае, ваши газеты и журналы не будут задерживаться. Я желал бы познакомиться с вашей семьей, – заявил я.

– Пожалуйста; извиняюсь, я сейчас, – ответил бывший царь, выходя из кабинета, оставив меня одного на несколько минут.

Кабинет бывшего царя представлял собой прилично обставленную комнату, устланную ковром; два стола: один – письменный, с книгами и бумагами, другой простой, на котором лежало с десяток карманных часов и различных размеров трубки; по стенам – несколько картин, на окнах – портьеры.

«Каково-то самочувствие бывшего самодержца, властелина громаднейшего государства, неограниченного царя, в этой новой обстановке?» – невольно подумал я. При встрече он так хорошо владел собою, как будто бы эта новая обстановка не чувствовалась им остро, не представлялась сопряженной с громадными лишениями и ограничениями. Да, судьба людей – загадка. Но кто виноват в переменах ее?.. Мысли бессвязно сменялись одна другою и настраивали меня на какой-то особый лад, вероятно, как и всякого, кому приходилось быть в совершенно новой для него роли.

– Пожалуйте, господин комиссар, – сказал снова появившийся Николай Александрович.

Вхожу в большой зал и к ужасу своему вижу такую картину: вся семья бывшего царя выстроилась в стройную шеренгу, руки по швам; ближе всего к входу в зал стояла Александра Федоровна, рядом с нею Алексей, затем княжны.

Николай II и Алексей Николаевич в ссылке в Тобольске. Фотография великой княгини Марии Николаевны. Зима 1917–1918 гг.