Задачей Хрущёва было максимально замарать Берию и Абакумова и максимально обелить Вознесенского и Кузнецова. И вот что он говорил об этих «невинных жертвах сталинизма» (по неправленой стенограмме):
«…Известно, что тов. Кузнецов и другие допускали разные излишества, выпивки допускались. Ведь это факт. И расходование средств государственных не по назначению допускалось, и бахвальство, и некоторое (ну-ну. – С.К.) зазнайство. Было же это все товарищи. Он болтал в Москве о том, что мы, мол, ленинградцы, люди особого склада. Не понимаю, какой это особый склад? Тогда давайте укажите, чтобы мы этот «склад» заметили, а то начинают говорить: ленинградцы – люди особого склада, москвичи – особого склада, киевляне – тоже особого склада… Что за чепуха?
<…>
Можно по-разному относиться к Вознесенскому. Очень многие члены Политбюро не уважали Вознесенского за то, что он был хвастлив, груб, к подчинённым людям относился по-хамски…».
Видно, очень уж набрыд Вознесенский даже Хрущёву, что он так оценил его в такой ситуации.
Забавно, что, ляпнув сгоряча этакое, Хрущёв тут же поправился: «Но это не значит, что… Вознесенский являлся врагом. Наоборот, я глубоко убеждён (? – С.К.), что Вознесенский был честный и умный, но своенравный человек».
16/III-49
Курчатов снова просит разрешения ознакомить ученых с данными разведки по Сверхбомбе. Говорит, без этого не обойтись. Придется разрешить, но без осведомления о происхождении этих данных. Курчатов жалуется, что его давно считают человеком с гениальным чутьем, а он на самом деле просто пользуется нашими данными. Пришлось успокоить, что для дела это неплохо, когда руководитель имеет во всем авторитет. Тем более что Игорь – голова. А репутацию он не подмочит, мы эти данные не рассекретим никогда[194].
На об’екте у Зернова распоясываются уголовники, хотели ограбить квартиру Харитона[195]. Надо усилить оперативно-чекистское обслуживание ведущих ученых и охрану. Работа по Бомбе вступает в завершающую фазу, может быть всякое. Поговорю с Кобой.
29/III-49
Мне стукнуло полвека. Коба сам не любит юбилеи, так что на поздравления рассчитывать не приходится. Вечером буду у него.
А у Кобы у самого в этом году юбилей. И это будет большое событие.
Снова выплывает этот гений Ландау[196]. На работу не ходит, только консультирует. Алиханов[197] уверяет меня, что без Ландау они обойтись не могут. Кто их разберет. Пусть сами разбираются с этим гением. Нужен, пусть держат. Сильно не разорит.
2/IV-49
Вчера Коба неожиданно вызвал меня и Вячеслава. Был встревожен, я его не видел таким давно. Разговор был короткий. Первое спросил: «Какая у тебя готовность по Урану?» Я ответил, что работу форсируем, но точный срок назвать пока не могу. Здесь главное наработать плутоний, его пока получают пылинками[198]. Он сказал: «Плохо».
Потом объяснил, что на днях Америка образует против нас формальный военный союз с привлечением почти всей Европы[199]. Положение тяжелое, в Греции дела не ладятся[200], блокаду в Берлине придется снимать[201], Тито заср. нец[202], в Корее придется идти на конфликт с Америкой[203]. На носу раскол Германии[204]. Посмотрел на Вячеслава, потом на меня, сказал «Идите и думайте».
Ушел и думаю.
Х…ево. А жить надо. Ладно, переживем.
7/IV-49
Коба назначил Вячеслава в Бюро по металлургии и геологии. Хорошее решение[205]. Пусть товарищ Молотов попробует руководить доменными печами и рудными месторождениями. Это тебе не в Лондоне и Париже заседать, тут соображать надо. Вячеслав конечно провалится, но пусть попробует. Коба правильно решил, надо Вячеслава крепко ткнуть носом в наше домашнее дерьмо