И он задумался, умолк. И потом с легким вздохом:

– Сколько еще есть неясностей, парадоксальных вещей' Человеческая психика полна загадок…

– Ну, насчет парадоксов не знаю, – сказал я, – но что касается детишек, то могу вам посоветовать, приставьте к ним Сему. Уж он-то не сбежит! Я ручаюсь.

– Да, это надо обдумать, – медленно проговорил врач, – да, да, пожалуй…

– А эти дети, – спросил я, – они отчего такие страшные?

– Ну, отчего, – сухо усмехнулся врач. – Тут много причин. Но, в основном, грехи родителей. Алкоголизм, наркомания… Вообще дурная наследственность.

– Но раз они в вашем отделении, значит, у них еще и тут чего-то не хватает, – я покрутил пальцем у виска, – ведь так?

– Естественно, – сказал врач. – У каждого из них свой душевный надлом… Вот, например, там есть Костя – с шестипалыми руками – видели?

– Жутковатое зрелище, – поежился я. – Ведь шесть пальцев, по народным поверьям, бывают у домовых, у леших. Это признак нечистой силы.

– И вот потому-то родители и хотели его убить!.. Утопить в болоте… Спасла Костю счастливая случайность. Но с тех пор он всегда сидит в помещении, гулять не ходит. У него так называемая „боязнь открытого пространства".

– Что ж это за родители? – пробормотал я. – Их самих надо бы утопить…

В этот момент в кабинет ввели Петра Азарова. Он был зол и отчаянно вырывался из цепких рук бритоголового санитара.

Когда санитар ушел, Петр прошипел, потирая левой рукой запястье правой:

– Жандарм!

И потом, обращаясь к врачу:

– Где вы их набрали? Им только в тюрьме служить или в лагере…

– А они там как раз и служили, – отозвался с улыбкою врач. – Тут неподалеку расформировался один лагерь, ну и мы взяли кое-кого из охраны. И для нашей работы, я думаю, подходят неплохо.

Затем мы стали прощаться. Пожимая мне руку, врач сказал вдруг:

– Да. Чуть не забыл! Относительно нашего подопечного – Алексея… Вы знаете, он пошел на поправку.

– Он разве был у вас?

– Неделю назад. И перемена весьма заметная. Вот видите, что значат домашние условия! Теперь вам больничная обстановка понятна; представьте, что было бы, если бы он лежал здесь?!

– Стало быть, он скоро поправится окончательно?

– Ну, не совсем, – покачал головой врач. – Кое-какие явления остались… Например, шофером ему уже не быть никогда. Я специально проверял его реакции. Он не выносит шума мотора. И вероятно, долго еще будет бояться темноты.

Ну, а как же обстояли дела в моем клубе? На этот вопрос мне, признаться, не так-то легко ответить… В общем, клуб я постепенно отремонтировал, привел в порядок. И теперь он весь блистал. Блистали вымытые окна. Блистали начищенные полы во всех комнатах. В кинозале стояли скамейки, заново покрашенные и правильно пронумерованные; для них я раздобыл специальный лак. И теперь они тоже были исполнены блеска.

Но этим блеском, собственно, все и исчерпывалось. Молодежная работа как-то не двигалась. В клуб иногда сходились – посмотреть кино, потанцевать… Однако в самодеятельности участвовать никто не хотел. И грандиозный сельский хор, о котором я все время мечтал, так и не складывался, не получался.

И все же я настойчиво добивался своего. Ходил по домам, уговаривал, упрашивал… И однажды – уже в начале лета – мне наконец удалось заманить в клуб нескольких девушек и парней.

Мы приготовились к репетиции. Но баяниста почему-то не оказалось на месте; он куда-то исчез. Прождав его часа два, я, взбешенный, послал за ним клубную уборщицу, тетю Настю… Вскоре она явилась и сообщила, что Петр болен и прийти не может.

– Чем это он болен? – грозно спросил я.

– Не пойму, – ответила Настя, – такого я сроду не видела… У него зашиблена голова и обожжена вся задница.