И в легком подпитии после
На Думской встречают друзей.
Здесь даже мат – как искусство,
Ругань – не просто слова.
И пусть тут улыбок негусто…
Зато не пуста голова.
«Бесконечностью пошлых окраин…»
Бесконечностью пошлых окраин
И безликостью новых домов
Мы природу вконец напугали,
Обаянья лишив диких псов.
Муравейник наполнен до края,
Затерялся внутри человек.
И в домах, подобных сараям,
Он живёт век такой, как у всех.
Одинокие в этих коробках
Строим крепость из пенобетона.
И стоим одинокие в пробках,
Чтобы к ночи добраться до дома.
«Солнце наконец-то вышло из засады…»
Солнце наконец-то вышло из засады.
Белый снег по-новому скрипит.
Двориком цветным за Летним садом
Выхожу к Фонтанке, на гранит.
В Петербурге началась весна.
Марта снег в моих ладонях тает.
Хочешь, раздели со мной до дна
Радость жизни цвета попугая?!
Приходи, накрыто на двоих!
Март всегда людей по парам строит.
Если б хоть чуть-чуть меня любил,
Стала бы царицею в короне.
В Петербурге началась весна.
Я ее в маске зимы узнаю.
Рада не с тобой, но для тебя.
В шкаф свой теплый свитер убираю.
«В Петербурге осталась, люблю до крика…»
В Петербурге осталась, люблю до крика.
Целовать готова его витрины.
Под мостом обнимаю ветра и дико
Вырываюсь с разбега в его седины.
Продолжаю сгорать в хладнокровно-сером.
И чугунно плавлюсь в листах гранита.
В списке радостей город поставлю первым.
Сквозь ограды глядит на Неву сердито.
В желтизне фонарей разбивает слезы
На осколки льда в лужах ранним утром.
Здесь колонны белее любой березы.
Я счастливее многих в промозгло-хмуром.
Я руками касаюсь сырого счастья
И вдыхаю стих, ощущаю кожей.
Я, наверно, рабыня твоя отчасти.
Друг без друга давно мы уже не можем.
Только здесь я могу расписать закаты,
Поцелуем, страстью наполнить чувства.
Обнимая мостами, любить, как брата.
Воспевать, как наследие и искусство.
Ночной дождь
Крыша стальною гладью мне режет душу,
Дождь принимая близко к немому сердцу.
Небо бросает слезы на землю в лужи.
Еле сверкает в прошлом остаток детства.
Капли картины пишут на стеклах грязных,
Желтой пыльцы тушь смазав по лицам окон.
Чувства мои расплескались в осадках разных.
Пух тополиный копим, чтоб сделать кокон.
Летнее выцвело, как чёрно-белый снимок.
Серое небо, асфальт – все оттенки грусти.
И словно вакуум, время бежало мимо.
Ночь пробирается… Дождь льётся серой ртутью…
Ночь поседела от боли и от разлуки.
В сизой Неве растворились дождя объятья.
Мост протянул берегам свои створки-руки.
В летнем саду все одето в туман, как в платье.
Каплями дождь очищает от боли душу,
Бьется в окно, по щекам тушь пыльцы размазав.
Я растворяю прошлое в грязных лужах
И в ароматы прячу в хрустальной вазе.
Город, которого больше нет
Знаешь, я сегодня впервые захотела уехать отсюда.
Мне надоел бесконечный запах модного «кофе навынос».
Опять восторгаться искусством, придуманным культом простуды.
Устала спускаться в метро, становясь в толпе ничем плюс-минус.
Осознать, что в городе пять миллионов стали мне чужими,
И в город, знакомый с детства, теперь выходить только с опаской.
А смирение и терпение растягивать как пружину,
Скрываться от людей дни напролет за глупой, нелепой маской.
На улицу выхожу теперь все чаще ближе к полуночи,
Тогда в Петербурге еще пахнет стихами, дождем, сыростью.
Часами хожу по тем прежним, пустым и любимым улочкам,
Снова в потоке бешеном воскресаю по чьей-то милости.
Но как только холодное утро лучами ляжет на крыши,
Заварится кофе в машинах, машины наполнят бензином.
Осталась искренней ночь, и мы с городом полной грудью дышим,
И только в граните седых ночей тут пахнет еще заливом.
Пока так прекрасно чисто, пусто на Кирочной и Шпалерной,