К системе я так и не привыкла. Два одиночества нашли друг друга и меня удочерила моя мама. Я всегда буду ей благодарна и за это, и за каждый счастливый день из прожитых вместе. Но теперь мама медленно угасала в больничных палатах и все, что я могла для нее сделать — не позволить ей умирать за казённый счет. Я платила, платила и платила снова, я взяла кредит, больше мне не давали, но кредитка… Права была няня, в жопу мне теперь только ветер будет дуть. Одевать то нечего.

— Пуховик, — со стоном вспомнила я.

Пуховик был куплен на кредитку и испорчен в первый же день. Я поставила чайник, села разглядывая масштабы порчи, сдерживала слезы. Я не буду плакать. Мама много лет была сильной для меня, я для нее смогу тоже. Это мой долг.

Раздался грохот, в комнату пошатываясь вошла Верка. Я сразу же вычислила — пьяная, но не слишком. Терпимо. Глаз у меня уже был наметан.

— Как мать? — спросила она.

— Так же.

— А ты чего сидишь понуро?

— Пуховик…испортила. Сейчас стирать пойду.

Верка забрала у меня пуховик, посмотрела, поцокала языком.

— Стирать…горе луковое, испортишь же. Сначала сухой щёткой зачистить нужно, а потом уже губкой и мыльным раствором…аккуратно. Да сама я сделаю, сиди.

Верка чистила мой пуховик, а я все же поплакала. Я устала. История с лечением моей мамы тянулась уже третий год, и я радовалась каждому прожитому ей дню, но я так устала…и сейчас испытывала одновременно и благодарность Верке и жгучий стыд за свою слабость и бестолковость. Мама учила меня быть сильной.

— Вер, — позвала я. — Я на работу вторую устроилась.

— И так костями гремишь, — фыркнула та из ванной, где яростно терла щеткой мой пуховик.

— Да то дело десятое. Ты мне с женихами своими квартиру не сожги, ладно? Пожалуйста.

— Я постараюсь, — покладисто ответила Вера.

Утром я шла на свою привычную работу в пуховике, который был немного влажным, но выглядел куда лучше, чем вчера вечером. Ночью толком не спалось, и весь день я клевала носом, со страхом думая, что мне не спать еще всю ночь — стажировка. То и дело вспоминался высокомерный взгляд нового босса, и внутри поднималась глухая ненависть — ну вот, кто он такой? Просто богатый, избалованный жизнью мудак, которому повезло в жизни больше, чем мне.

В гостиницу к восьми вечера я шла движимая и страхом, и усталостью, и не очень праведным негодованием.

4. Глава 4. Максим

Даша почти не изменилась, хотя в последние лет двадцать я видел ее редко и урывками. Набрала пару килограмм, но они распределились гармонично и нисколько ее не портили. Волосы у неё были роскошными, соломенными, тяжёлая копна уже немного серебрилась седыми нитями, а в уголках глаз морщинки. Но все это подругу юности не парило. Я подумал — Еве бы ее деньги, она бы уже перекроила себя так, что мама родная бы не узнала.

— Сколько лет, сколько зим, — распахнула объятия Дашка.

— Да брось, виделись же года полтора назад, — усмехнулся я, ее обнимая.

Мы заняли столик, Даша открыла меню, торопливо пробегая взглядом строчки.

— Есть хочу ужасно, — пожаловалась она. — Перелёты меня убивают. Ты из-за озера, да?

— Да, — кивнул я. — Созрел старик?

Стариками мы ласково звали своих дедов. Мой уже ушел, а Дмитрий Афанасьевич держался и говорят, был крепок и духом, и телом. Сам я его давно не видел, последние лет десять пятнадцать он жил уединённо, а земля его не давала покоя не только нашему городу, но и китайцам даже.

— Стареет, — грустно ответила подруга. — Боится, что если не проследит то землю его испортят заводом или еще чем нибудь. А у него там почти заповедник. Белки бегают, зайцы и прочие пасторальные радости. Вот и решил продать сам, проконтролировать, а то я видите ли, после его смерти не справлюсь.