Врач задумчиво посмотрел в сторону двери, потом поднялся и вздохнул:

— Хорошо. Позову твоего брата.

Но Игната в коридоре не оказалось. И в холле медцентра тоже.

— Сколько лет твоему брату, что он так себя ведет?— спросил врач. По его лицу стало заметно, что он расстроен.

На пальцах я показала «пятнадцать». Врач нахмурился.

— Ты всегда так общаешься? В медбазе нет сведений, что ты немая…

Я лишь опустила глаза, не понимая, зачем что-то объяснять незнакомому человеку, если я ответила на все его вопросы и без слов.

— Ладно,— выпрямился врач и осмотрел меня с головы до ног.— Вижу, что коммуникатора у тебя нет?

«Не под платьем же он, глупый!»— не смогла сдержать улыбки я.

— Посиди здесь, я свяжусь с твоим отцом.

— Я могу дойти сама,— тут же произнесла я.

Врач даже оглянулся, будто удивился, что у меня есть голос.

— Дойти? Отсюда до твоего дома полтора часа пешком взрослому человеку,— сел рядом он.

«Всего лишь час семь минут, если посчитать размер моего шага»,— пожала плечом я.

Снова этот странный изучающий взгляд, будто он пытался что-то во мне рассмотреть. А потом врач Саманти уверенно сказал:

— Давай-ка, я перенесу один свой прием и отвезу тебя. Посиди несколько минут…

Я послушно села в белое кресло в холле и утонула в нем. Ноги не доставали до пола. И глядя то на свою руку, то на часы, стала ждать этого странного врача. Все равно идти пешком не хотелось, а отца лучше не сердить…

…Первый свой подзатыльник я получила в три с половиной года, когда брат привел меня из школы первого года в гости к своему однокласснику и оставил одну в столовой. Я была голодной и без спроса съела все печенье, что лежало на столе. А когда захотела пить, не нашла, где раздобыть воды или чаю, залезла на стол, раскрыла шкафы, вскарабкалась на одну из полок и выпила весь запас древесного молочка. Все три баночки. Маленькие такие, с мою ладошку высотой.

— И как ты только туда забралась?!— кричал брат на меня, снимая с полки шкафа. А я удивленно хлопала ресницами и не понимала, почему он ударил меня, что даже язык прикусила, и теперь так громко кричит. Неужели из-за того, что не знает, как я забралась на полку?

Затылок ныл, волосы выбились из хвоста на макушке, Игнат косился на меня всю дорогу домой и резко дергал за руку, когда я не успевала бежать за ним. А я не могла сообразить, как же ему рассказать, что это было просто: ведь у меня есть маленькие крылышки…

Обескрылили меня уже дома, когда брат рассказал папе, что я воровка. Тот поставил перед собой, грубо сдернул платье и несколько раз ударил по спине чем-то ужасно горячим… И сказал:

— Вот тебе за то, как свои «крылья» распускать… Не смей больше трогать ничего чужого!

— Мамочка!— дернулась от боли я, за что получила еще несколько обжигающих ударов.

— Не смей даже вспоминать о ней!— крикнул он и дал первую пощечину.

Я пошатнулась и упала. Это был самый первый раз, когда потемнело в глазах, и я потерялась в пустоте. Но щека начала гореть, я очнулась и заплакала.

— Ох, Сашка, да кто ж тебя послал на мою голову?— морщась, произнес папа, будто ему тоже было больно, и поднял меня на ноги.— Ну что ты смотришь на меня своими зелеными глазюками? Точная копия!

Я не понимала, о чем он, хлюпала носом и дрожала от его колючего взгляда. Спине было больно. Я уже знала, что моих крылышек больше нет. Их сожгли…

Позже узнала, почему не следовало пить то молочко: оказывается, оно стоит очень дорого, а в концентрированном виде токсично. Игнату пришлось возместить ущерб родителям одноклассника карманными кредитами за целый фазис[8], папе отдать половину заработка, чтобы те не пожаловались в службу контроля соблюдения кодекса, а потом еще отвести меня в медцентр для осмотра, ведь я сильно отравилась, по его словам. Но у меня ничего не болело, кроме обожженной спины.