В половине седьмого поезд пришёл на Т-Сентрален, большой вокзал в центре Стокгольма, и на платформе, у входа на вокзал, меня уже ждала Гудрун. Мы договорились, что она будет каждый день встречать этот поезд, пока я не появлюсь.

– Добро пожаловать, наконец-то, – обняла она меня. – Как ты?

– Вот, – зачем-то протянула я руки, обнажив запястья, на которых ещё виднелись тонкие следы от верёвок.

Гудрун охнула и снова обняла меня.

Ей было пятьдесят, крашеные волосы, высокие скулы, мелкие морщинки вокруг глаз. Она хорошо выглядела и была улыбчивой. Внешне – типичная шведка, ну или типичная шведка в моём представлении. Её отец был сотрудником советского посольства в Стокгольме в конце 60-х, в Союзе у него осталась семья, а с матерью Гудрун случилась интрижка, за которую МИД быстро вернул его обратно в Москву. Гудрун выросла в Швеции и русский выучила только в начале 90-х, когда впервые приехала в Россию. Но отец умер от цирроза печени за месяц до её приезда, и они так и не встретились.

– А где твой багаж?

У Гудрун был мягкий шведский акцент.

– Это все мои вещи, – показала я свою сумку, в которой лежала пачка евро, зубная щётка с пастой и крем для лица, купленные в Лулео.

Гудрун всплеснула руками:

– Ладно, ничего, это всё наживательное, главное, ты в безопасности.

– Наживное, – машинально поправила я.

Мы поехали в отель, который выбрала Гудрун. «Леди Гамильтон» в Старом городе. 1500 крон за ночь, тесный, но уютный номер, на стенах – фотографии короля Карла XVI Густава и кронпринцессы Виктории, на тумбочке – журнал с портретом королевы. «Сильвии опять нехорошо», – перевела мне Гудрун заголовок.

– Моя мать училась с королём в одном классе, – кивнула Гудрун на Карла Густава. – Он уже тогда был полный идиот.

– Почему вы не отрубите ему голову? – спросила я, падая на кровать. – Ну, в смысле, не отправите в отставку.

– У нас столько проблем, ультраправые, миграционный кризис, кризис левых, уход богачей от налогов… А Бернадоты – они просто фрики. Смешно с ними бороться. Даже нам, левым.

Гудрун одолжила мне свой смартфон, и я выложила в Фейсбук фотографии груди, сделанные в фотобудке на вокзале. Они отсырели и помялись при переходе через границу. Я подробно написала про пытки и отказалась от выбитых из меня показаний. В мессенджере были сообщения от друзей, что Майю и Тетерю поймали, а Феликса – нет. Не удержавшись, пролистала последние новости из России. Освятили ракетный комплекс и провели торжественное богослужение в воинской части. Женщина убила соседскую собаку, чтобы накормить детей, и получила два года условно. Одна охранница убита, три заключённые тяжело ранены: бунт в московском женском СИЗО № 6 вспыхнул после того, как десятки женщин заразились туберкулёзом. Россиянин, работавший на ЦРУ, смог выехать из России вместе с семьёй. Муж отрезал жене нос, заподозрив в измене. В Москве идёт расследование по делу леворадикальных экстремистов. В Мурманской области арестован полицейский, организовавший побег через границу одной из участниц группировки, пошедшей на сделку со следствием.

– Как ты думаешь, я выгляжу трусом? – спросила я Гудрун, отложив смартфон. – Они в тюрьме, а я здесь.

Гудрун села на кровать рядом и обняла меня. От неё пахло цветочной туалетной водой.

– Тебе просто повезло больше. Их поймали, а тебя нет. Ты бы хотела поменять с ними местом? Оказаться сейчас там?

Я вспомнила пакет, надетый мне на голову, клеммы на сосках, крики заключённой, умирающей от рака, жидкий тюремный чай, склизкую кашу, пинки охранников.

– Я готова мыть тут полы и задницы лежачим больным, но в тюрьму я больше не вернусь. Ни на один день.