– Может быть тебе нравятся шлюхи? – почти кричала Настя, – вполне возможно и наверняка ты к ним привык, но я не такая, ты мне нравишься искренне и хочу я тебя искренне и уже не знаю, что для этого сделать. Боишься, что трахнешь меня и больше не захочешь видеть?

«Да!» – пронеслось у меня в голове.

– Так пожалуйста! Кто тебе сказал, что я захочу тебя видеть!? Ты просто не мужик видимо, ты и не умеешь, наверное! – сказал она, а я понял, что это последний аргумент несчастной девушки. Скоро она должна была замолчать. После фразы: «Ты не мужик» – женщине уже ничего не остается. Это последний камень, который можно бросить в мужчину.

Она действительно замолчала и успокоилась.

– Давай сядем, – предложил я, когда мы оказались возле обшарпанной, желтой скамейки. – Понимаешь, Настя, я давно убедился, что людьми мы остаемся только до секса, после мы уже не можем узнать друг друга потому, что знаем друг о друге все. Я, знаешь ли, не всегда этого хочу.

– Не хочешь знать меня?

– Не хочу видеть, что ты знаешь меня – сказал я и закинул ее лодыжки себе на колени.

Она стала мягче и добрее. Мимо нас весело крича, пробежали дети: две девочки и меня чуть не вывернуло от невинности происходящего. Я погладил ее ногу у самой ступни и едва заметно задрал край ее синих джинсов. Под ними я увидел то, что и ожидал: голую гладко выбритую, блестящую, глянцевую ногу.

Такие девушки как Настя не бреют ноги просто так, не игнорируют колготы просто так в такую весеннюю стужу. Она ничего не замечала, она была занята какими-то своими мыслями. Я перевел взгляд на ее сумку из кожзаменителя и заметил, что она чем-то набита.

«Тряпье и средства гигиены» – понял я.

– Мне щекотно – ласково сказал Настя и потрогала меня за голову.

«Неужели она еще девственница? Почему я никогда не спрашивал? Да что тут спрашивать? Кто еще будет проводить с тобой все свободное от зубрежной учебы время и звонить ночами напролет, рассказывая, как прошли занятия и какой она приготовила салат. Конечно, девственница и сегодня она решила попрощаться со своей невинностью. Нет, моя милая, ты моя душа, а не… Пускай это будет тупой качок одногрупник по пьяни в машине. Это лучше, чем я. Все лучше, чем я. В этом деле важна не глубина падения, а качество дна, на которое падаешь. Об меня ты сломаешь ножки, а так еще есть шанс»

«Будет теплое пиво вокзальное, /будет облако над головой,/ будет музыка очень печальная – /я навеки прощаюсь с тобой» – зашептал во мне Рыжи.

– Сегодня какая-то хрень в кино выходит новая пойдем сходим? Там опять финансируют «Фонд кино», но режиссер, которому они платят талантливый. Может не продался?

– В кино? – спросила Настя растерянно.

– Да, ты же до одиннадцати со мной, как раз успеем – как можно наивнее сказал я.

– Да… просто мне завтра можно в универ не идти и родители уехали.

«Все ты понял Платон, зачем тебе эти проверки?»

– Тогда идем – сказал я.

В кино мы оба молчали, это молчание было похоже на то затишье, которое возникает между ударами колокола. Фильм был отвратительный. Какая-то горящая неоновым светом дрянь, рассчитанная на унылого, замученного обывателя, страдающего от жажды любви, боя и ума. Они купили и этого, подающего надежды режиссера. Я смотрел его первый фильм, тот, который он снял сам, за свои деньги. Это было наивно, но так хорошо, что мое сердце оттаяло. Теперь, когда мы два часа смотрели на этих говорящих о боли в камеру людей, я ощущал боль в желудке и бесконечное желание освободить мочевой пузырь.

На улице было сыро и ветрено. Фонари мерцали тусклым светом, подсвечивали редкие капли дождя.