– Где ты эту пошлость выслушал?

– Везде. Это распространённый пример.

– Выкинь сейчас же его из головы, – сказала она и коснулась кончиком языка моей верхней губы. – Будем начинать все с самых «азов».

– Я согласен.

– Еще бы ты отказался! – ответила Полина и продолжила. – Я схожу к Максиму, узнаю, что с ним.

– А мне что делать?

– А ты должен доесть всю кашу! Чтобы ничего на тарелке не осталось! Понял меня?

– Понял, – кивнул я.

Она ушла с кухни, успев послать в мою сторону воздушный поцелуй. Я смутился. Пару секунд смотрел на закрывшуюся дверь. «Как ей все удается?» – подумал я и тяжело вздохнул. Тусклый свет от лампы, вмонтированной в вытяжной аппарат над плитой, рассеивал мои и так немногочисленные догадки. Я сел на табуретку, взял в руку столовую ложку и продолжил свой поздний ужин. Каша успела остыть. От этого ее вкус был похож на вкус сливочного крема. Маленький кусок масла находился где-то на дне тарелки под толстым слоем каши. Перед тем, как ее подать, Полина нарисована на ней клубничным вареньем страшную человеческую рожу – два вытаращенных глаза, кривой рот и вертикальная линия чуть выше верхней губы, вероятно, нос. К этому времени я уже успел съесть левый глаз, полноса и смешавшийся с основной массой каши рот. Сочетание вкуса манки и клубничного варенья заставило меня расслабиться. Я ел медленно, не боясь, что кто-то украдет мою кашу. С каждым глотком лакомства я мысленно делал обратный отсчет. Странная игра пришла в мою голову совершенно случайно, так мне было интересней за столом. 10,9,8,7,6,5,4;10,9,8,7… Вскоре от каши ничего не осталось. Живот приятно урчал, одобряя принятую пищу. Полина вернулась в тот момент, когда меня стало клонить в сон. Я вытянул руки вдоль стола и изо всех сил потянулся.

– Это еще что за дела?

– Прости, я что-то устал.

– Устал есть?

– Нет, просто устал, – ответил я, поднимаясь и протирая глаза.

– Кашу всю съел? – с подозрением спросила Полина.

– Всю!

– Покажи, – недоверчиво сказала она.

– Вот, – я пододвинул к ней пустую тарелку.

– И в ведро ничего не выкинул?

– Нет. А зачем? – в недоумении ответил я.

– Хм, ну смотри у меня, – улыбаясь, сказала Полина. – А что ты любишь?

– Все люблю.

– Это чудесно, – ответила она, подошла ко мне и поцеловала в лоб. – Тогда я буду готовить тебе все.

– А что с Максимом?

– Все хорошо.

– Ну, а как же…? – неразборчиво начал я. – Он ведь был такой…

– Какой «такой»?

– Расстроенный.

– Ничего. Это ему полезно. В Фурье верит, а в живых людей – нет, – с раздражением произнесла она. – Он сомневался в нас и, прежде всего, в тебе.

– А что во мне такого?

– Ты еще ничего не понял?

– Честно говоря, нет.

– Ты угодил Александру в какую-то артерию, и он умер. Все просто.

От этих слов меня как будто ударило током. Перед глазами вновь появилось бледное лицо Александра, затем серпантины и пустота в его горле. Холодная ночь. И был это не я. Не я. Не я.

– Это был не я, – мой голос дрожал.

– Хорошо, это был не ты, – Полина обняла меня за плечи. – Все образуется. Не бойся.

– …Там были серпантины. Из его горла, – настойчиво продолжал я. – Было еще очень светло. Солнце откуда-то взялось. Ничего не понятно.

– Хорошо-хорошо, – Полина гладила меня по спине. – Все хорошо. Наверное, тебе все померещилось. Это бывает. Тебе нужно отдохнуть. Был длинный день. Завтра все будет иначе.

– Полина, – сказал я, чувствуя, как слезы душат меня.

– Что, милый?

– Спасибо тебе.

– Нет, не говори это. Пока рано! – ответила она, неожиданно засуетившись. Она встала со стула, достала из кармана фартука маленькое зеркальце и, глядя в него, стала поправлять волосы.