Два дня совсем ничего не происходило, и солдаты сходили с ума от тоски. Каждый уже проиграл по сумме, достаточной для покупки небольшого имения, то есть больше, чем рассчитывал привезти из похода, и они не знали, чем бы еще заняться. Щупать служанок Беренгеры и Иоанны было боязно, драться друг с другом – тем более, а ну как Турнхам в самом деле отправит за борт? Утром третьего дня снова явился посланник от императора, повторил приглашение, снова гарантировав безопасность, но при этом сообщил, что находящиеся в Лимассоле англичане с двух погибших кораблей просят передать им теплые вещи и провизию.

– Это зачем же им, интересно, теплые вещи? – проворчал командир небольшой гвардии принцессы Наваррской, косясь вверх, откуда, несмотря на раннее утро, вовсю жарило солнце.

– В подземельях Лимассола, наверное, холодно, – задумчиво произнес по-английски Дик, который как временный телохранитель будущей королевы был допущен на небольшой совет.

Турнхам покосился на него, но обрывать не стал. Вместо этого приказал собрать вещи и передать их через посланника. Никого из своих людей он на берег не отпустил, и Дик даже не сомневался, глядя во внимательные, умеющие быстро подсчитывать ценности глазки посланца, что собранное вряд ли дойдет до тех, кто в нем нуждается. О византийцах ходили слухи, что даже самые богатые из них не гнушаются никакой мелочью.

На берег англичане снова отказались сойти, несмотря на все заверения и сладкие улыбки. Отметили, что посланник на сей раз был другой, похудее и побойчее, куда лучше болтал на французском, а вот латынь, похоже, знал очень плохо. На просьбы послать все-таки необходимое количество пресной воды он отвечал невнятным бормотанием, улыбкой или делал вид, что не понимает, твердил только, что уж на берегу-то дорогие гости найдут все, что их душе будет угодно. Старался он изо всех сил, так что даже Турнхам, с трудом терпевший безделье на корабле, уверился, что дело нечисто.

Вместе с посланником император отправил на галеру целую шлюпку, груженную бочонками вина, самого лучшего и, похоже, самого крепкого.

– Что он, хочет, чтоб мы перепились тут? – недовольно и озабоченно проворчал Стефан, которому и так-то тяжело стало охранять дареные винные запасы от изнывающих от скуки солдат. Теперь забот прибавилось. Не вышвыривать же, в самом деле, за борт упившегося гвардейца, если их всего-то двадцать человек и каждый на счету? А отправить в море бочки он не решался – все-таки это было вино, прекрасное кипрское вино.

– Может, и так, – отметил его оруженосец, за время похода слегка обнаглевший.

– Зачем это ему понадобилось? – Рыцарь с подозрением взглянул на своего слугу. Не подбирается ли он сам к винному изобилию?

– Посмотрите, граф. – Молодой француз ткнул пальцем.

На берегу деловито мельтешил народ, люди, маленькие, как муравьи, тащили короткие бревна и камни к берегу, громоздили друг на друга, сооружая что-то массивное. На пристанях тоже вовсю шла работа – моряки вытаскивали из-под крыши длинные и низкие гребные суда, возились с ними. На сбитых из огромных бревен накатах, где мастера-корабелы обычно занимались судами, то и дело появлялись люди императора. Правда, разглядеть это было сложно, удавалось не всегда и только самым зорким. Но предательский солнечный свет то и дело отскакивал от полированного металла, выдавая тем самым шлемы и кольчуги стражи.

– Вот не жалко парням своих голов, – пошутил кто-то из английских солдат, несмотря на строгий приказ командора отказывавшихся носить днем шлемы. Какое там – даже надетый на подшлемник, он нагревался так, что голову напекало и появлялось ощущение, что дымится мозг.